Чужие камни Ноккельбора
Шрифт:
Тьмы не было. И дороги во мраке Межмирья тоже. Ничего этого не было. Векша обнаружил себя посреди странного места – то ли лес, то ли болото. Тихо было вокруг: ни ветерка, ни шороха. Оглушающая тишина владела этим местом по только ей известному праву.
Голые мертвые деревья застыли в болотистой земле, покрытой коричневым мхом да отпавшими сучьями. Над всем этим нависало тяжелое осеннее небо – непроницаемо-серое и неживое. Впрочем, Векша чувствовал, что слово «живое» никогда не сочеталось с этим местом.
Векша устало огляделся по сторонам. Сил удивляться и бояться больше не было. Он знал,
– Ну, давайте уже, – злобно проговорил Векша. – Пусть вас черви сожрут! Давайте, вражины остроухие, мучьте дальше. Отольются вам мои страдания.
Время шло, и ничего не происходило. Векша боялся и мысли допустить, что все кончено. «Неужто отпустили, гады?» – подумал он. Он сидел, сложив руки на коленях, и все ждал и ждал чего-то. Место было мрачное и тихое, но здесь было спокойно и не страшно.
– Ну, хватит, что ли, ждать, – сказал толстяк. Эха в здешних местах не было, а оттого прозвучал его голос глухо и пусто. Но Векшу это не волновало. Он яростно взлохматил и без того торчащие в разные стороны волосы и потянулся. Вот оно, оказывается, счастье – чтобы дали помереть и не трогали после! Если бы сказали ему об этом еще сутки назад, он бы ни в жизнь не поверил.
– И что дальше? – спросил Векша. Вслух, ибо угнетала его тишина этого места. Если это – смерть, то где тогда Та, что ею ведает?
– Ох, ты, – промямлил подросток. В ста шагах от него стояла изба. Крепкая, из цельных стволов сбитая. Мальчик готов был поклясться, что раньше ее здесь не было.
– Мне туда? – снова спросил он неизвестно у кого. Кивнул, вдохнул и пошлепал в сторону диковинной избы. Не век же ему между пеньками бродить? Болотная грязь чавкала под босыми ногами, облепляя их теплой жижей.
Чем ближе подходил Векша к избушке, тем тревожнее становились его мысли. Кто его знает, что ждет внутри. Он догадывался, кому принадлежит это место. Не только дом, но и окрестности. В сказках всякое об этом месте было говорено. Векша внутренне содрогнулся, вспомнив сказку про мужика, что проспорил свое имя первому встречному. «Так, он сюда, видать, и попал. Упасите меня, Светлые Братья, в такую передрягу влипнуть!»
Идти было тяжко. Между пеньками хлюпала темная вода, и босые векшины ноги очень быстро покрылись толстенным слоем грязи. Мальчик мрачно подумал, что и после смерти не будет ему от грязюки лесной покоя. Чистюлей он и при жизни не был, а теперь еще в мертвом виде всю грязь собрал. Не раз влетало ему и от дяди, и от тетки за чумазые ноги. Векша тряхнул головой, стараясь не думать о близких. «Теперь им не больно» – подумал он, запретив себе вспоминать о гибели Миланицы и родных. Но все равно не смог: в памяти загнутый меч свистнул да тетка ахнула сдавленно.
Погруженный в свои мысли, он и не заметил, как оказался у входной двери в избу. Векша насупился и постучал.
– Иди-ка ты, Векшик, ноги помой, прежде чем в чистую горницу входить, – раздался изнутри женский голос. – У колодца ведро стоит.
Векша
Векша осторожно переступил порог и вошел в большую и светлую горницу. Обычное все – лавки вдоль стен, стол да печка. Словом, изба как изба – все, как у людей. Чистая и просторная. Хотя ничего больше в избе не было: ни сундуков, ни бабьих удобств. Пусто. Лишь смотрела на дверь прибитая к стене мертвая козлиная голова. И свет серый из окон бил.
Спиной к Векше у печи хлопотала женщина. В горнице было душновато и пахло жаревом. Векша стоял столбом, не зная, что делать дальше, и не решаясь заговорить первым. Он знал, кто перед ним, но совсем не трусил. Разве что, немного.
Женщина захлопнула печную заслонку и повернулась лицом к мальчику. Векша поклонился поясно и, как учили, поздоровался:
– Мир твоему дому, хозяйка.
Женщина улыбнулась, а Векше стало тепло от ее улыбки. Он знал, кто перед ним.
Могильная Хозяйка имела облик зрелой бабы с веселым и живым лицом. Чуть заметные морщинки у краешка губ, лоб высокий да чистый, губы полные. Грудь большая, а ниже талии тело уже грузноватое. Словом, обычная баба, перевалившая пору зрелости. Волосы ее были аккуратно уложены и покрыты простой светлой косынкой. И платье было самое, что ни есть, немудреное – ситцевое, легкое.
– Наконец, дошел до меня, Векшик. Отпустили они тебя, значит, – промолвила Мора, указывая пальцем на скамью, что стояла у широкой столешницы. Векша покорно проследовал и сел за чисто накрытый стол, думая о том, что «Векшиком» его прозывали доселе лишь тетка да сестра.
Мора внимательно посмотрела ему прямо в глаза и сказала:
– Не бойся ничего, – и повернулась к печи, – Есть, поди, хочешь? Сейчас вечереть будем.
Векша остолбенел. В сказках да преданиях о Могильной Хозяйке разное сказывали, но чтобы гостей потчевать? И тут мысли его прервались, потому что по воздуху поплыл дивный аромат, от которого толстяк чуть не захлебнулся слюнками. Это же…
– Я к твоему приходу блинов напекла, – заявила хлопотавшая со сковородой Темная Сестра. – Поминки, как никак. Да и не ел ты давно. Плохая буду я хозяйка, если такого гостя некормленным-непоенным оставлю.
«Кого поминать-то?» – захотел спросить Векша, но вовремя спохватился. – «Вот я дурень! Это же меня поминать надо. Я же помер!».
А тем временем, стол чудным макаром заполнялся яствами да питием. Яблоки, груши, орехи, корытца с медом да сметаной, кувшин с квасом. «Откуда это здесь?» – изумлялся Векша. Мертвым он был, но аппетит его никуда не делся. И когда Хозяйка водрузила в центр стола блюдо с блинной горой, мальчик больше не мог сдерживаться. Сначала опасливо, а потом уже жадно и быстро начал он хватать блин за блином; макать, поочередно, то в сметану, то в масло, то в мед, то в варенье из клюквы да брусники и закидывать себе в рот сладкие и сытные комки. Отродясь таких вкусных да румяных блинов ему есть не приходилось. Сама же Мора пару всего съела; больше на Векшу поглядывала.