Чужое сердце

Градова Ирина

* * *

Лежа на дерматиновом диване в приемном отделении, я читала толстенный дневник Прасковьи Федоровны Арамейченко – вернее, пыталась его читать. Я никогда не вела дневник... хотя, нет, вру: в детстве как-то было дело! Тогда специальных тетрадей для этих целей было днем с огнем не найти, поэтому я просто купила тетрадку в клетку потолще, наклеила на обложку каких-то переводных картинок и жирно выдавила ручкой надпись: «ДНЕВНИК». Признаться, назвать так это «произведение» можно было лишь с натяжкой. Я не описывала там свои будни, а только иногда заносила в него смешные случаи из школьной жизни, вклеивала фотографии киношных и эстрадных кумиров и записывала анекдоты. Моя подруга Лариска ведет дневник со времен старших классов. Насколько я знаю, у нее накопилась целая куча тетрадей, которые

она не выбрасывает, а с любовью хранит в запертом ящике комода, иногда перечитывая и удивляясь, «какой дурочкой была раньше!». Там описано все: от первой двойки по поведению до первой любви, все ее кавалеры, все беременности, все начальники и коллеги. У меня же никогда недоставало терпения заниматься эпистолярным жанром. Наверное, читать чужие дневники интересно, но в случае со «своей» старушкой Шилов оказался совершенно прав: содержание дневника скорее напоминало криптограмму. В дневнике было полно загадочных символов, непонятных изображений, полуфраз, незаконченных предложений. Пока что мне удалось сообразить, что Прасковья Арамейченко очень своеобразно понимала смысл ведения записей: некоторые из них датировались двадцатилетней давностью, а последним, судя по всему, было не больше полугода. Кроме всего прочего, я наткнулась на несколько имен. Пара-тройка из них встречались довольно часто, но ни одного адреса или телефона я пока что не заметила, – в конце концов, основной моей целью являлось помочь Шилову отыскать родственников старушки. Листая тетрадь, я увидела странную надпись на латыни: «homunculus». Она встречалась несколько раз, но я все равно вряд ли обратила бы на это внимание, если бы каждый раз Арамейченко жирно ее не обводила. Это должно что-то означать, но что? Какой-то медицинский термин, имеющий отношение к ее специализации? Надо бы посмотреть в Гугле. С тех пор, как Дэн научил меня полноценно пользоваться Интернетом, я удивлялась, сколько, оказывается, всего интересного можно найти в Сети! Хотя, скорее всего, это слово ничего особенного не означает: в конце концов, это же не записи члена Ордена тамплиеров, а всего лишь тетрадь женщины, находящейся на склоне лет. Просто мой мозг устроен странным образом: как только он сталкивается с чем-то неизвестным, то сразу же начинает строить предположения, порой совершенно фантастические, и рисовать картины, не имеющие ничего общего с реальностью. Возможно, именно поэтому мне так нравится работать с ОМР?

Вздохнув, я отложила дневник и вытянула ноги, разминая пальцы. Ночные дежурства никогда не вызывали у меня расстройства – даже теперь, когда я снова замужем, и дома меня ждет Шилов. Всегда есть что-то, о чем хорошо подумать в полном одиночестве, когда тебя никто не отвлекает. Может, воспользоваться компьютером в закутке дежурной сестры? Ах, нет, там же нет Интернета... Главный оборудовал всю больницу компами, но Интернет проводить отказался. Он, разумеется, прав: сестер и так в некоторых отделениях приходится искать с собаками – они то книжки читают в бельевой, то с подругами из других отделений языки чешут вместо того, чтобы сидеть на месте и быть в полном распоряжении пациентов.

В этот момент в коридоре послышался характерный шум: по бетонному полу скрежетали колеса каталки. Тяжело вздохнув, я встала и поправила халат. Кажется, настала пора приступать к работе.

– Женщина, двадцать восемь лет, множественные колото-резаные раны на теле! – объявил врач «Скорой помощи», которому я кинулась навстречу. – Ух, думал, уже не довезем – принимайте!

Давненько я не видела столько крови, сколько вылилось из этой девушки. Пока дежурная медсестра вызванивала хирурга, я договорилась насчет операционной. К счастью, проблем не возникло: ни одна из них не оказалась занята.

– Ну, и что же у нас плохого? – спросил Лазарь Петрович Вайнштейн, врываясь в приемное. – Ой, не рассказывайте – сам догадаюсь! – добавил он, разглядывая пациентку. – Самосвал переехал? Нет, с небоскреба упала? Эх-х-х... кто ж ее так, а?

Хотела бы я ответить на его вопрос – самой интересно!

– Так, что там с кровью? – поинтересовался Вайнштейн, не прерывая осмотра.

– В «Скорой» сделали экспресс-анализ: группа А 2, положительная, – отозвалась я, заглядывая в бумаги, оставленные врачом.

– Ну, этой хоть залейся! – обрадовался Лазарь Петрович. – Хорошенькая, правда? – спросил он меня, указывая на девушку. – Жалко. Хотя, может, и вытянет!

Лазарь Петрович Вайнштейн – лучший специалист на хирургии, к нему записываются за месяцы заранее, ну, а тем, кто поступает по срочной, считай, просто везет.

Главный всерьез считает, что у Вайнштейна есть какое-то заклинание, помогающее вытащить пациента с того света даже в тех случаях, когда это кажется невозможным. У него самый низкий показатель смертности по больнице, несмотря на то, что больные в основном попадаются крайне тяжелые.

Вот и на этот раз мы провозились с поступившей девушкой часа два и в результате остались довольны.

– А она сильная! – пробормотал Лазарь Петрович, «закрывая» последний глубокий порез. – Даже странно – такая худенькая...

Молодая женщина и в самом деле сильной не выглядела. Довольно высокая, очень стройная, даже, пожалуй, чересчур худая, с короткой копной светлых, слегка вьющихся волос, она казалась слабенькой – в чем только душа держалась? При поверхностном осмотре, еще в приемном отделении, я обнаружила, что у нее отсутствует несколько передних зубов, а на руках имеются глубокие порезы. Мы называем их «рубцами самоубийц», так как они располагаются во вполне определенных местах – на запястьях и на локтевых сгибах. Нет, девушка явно не из благополучных – это очевидно. С другой стороны, несмотря на некоторую неухоженность, на бомжиху не тянет. Кто же эта несчастная и что с ней случилось?

Ответ пришел, как говорится, откуда не ждали: не успела я выйти из операционной, как столкнулась с дежурной на хирургии.

– Ой, Агния Кирилловна, вас тут спрашивают! – сказала она, схватив меня за локоть.

– Меня?

– Ну, Лазарь Петрович сказал, что вы разберетесь с милицией.

– С милицией?! – переспросила я удивленно, но ко мне уже приближались двое молодых, крепко сбитых парней. Выглядели они настолько внушительно, что я невольно попятилась. Говорят, что если тебе не в чем себя упрекнуть, то бояться людей в форме не нужно. Однако на деле выходит иначе: едва завидев служителя закона, любой, даже самый законопослушный гражданин, незаметно для себя подбирается и начинает судорожно искать укрытие. Ну, спасибо вам, Лазарь Петрович – удружили: сам-то убежал к себе в отделение, а я должна тут за всех отдуваться!

– Вы только что оперировали женщину, – бесцеремонно обратился ко мне один из парней. – Она выживет?

– Пока рано об этом говорить, – покачала я головой.

Мне показалось странным, что милиция появилась здесь так быстро. Да, врачи «Скорой» обязаны извещать органы о подобных случаях, но все же реакция милиционеров была настолько молниеносной, что оставалось лишь гадать – за что же, право слово, их поносят во всех СМИ?

– С ней можно побеседовать?

– Вы, наверное, шутите! – воскликнула я. – Она потеряла много крови, и это едва не закончилось для нее фатально.

– А когда будет можно? – заговорил другой парень густым басом, ему бы в опере петь – партии, исполнявшиеся Штоколовым!

– Не раньше чем через сутки, – ответила я. – И то не наверняка!

– Послушайте, – заговорил первый (очевидно, он либо считал себя главным, либо действительно им являлся), – где личные вещи потерпевшей?

– А они у нее были? Разве девушку не из дома доставили?

– Но должны же у нее быть документы или еще что-нибудь?

Мне показалось, что ребята что-то недоговаривают, но спрашивать я не стала – в конце концов, меня это не касается. Свою работу я выполнила, а теперь пусть они делают, что должны.

– Даже не знаю, – покачала я головой. – Если, конечно, она сама вызвала «Скорую»... Вещи могут находиться в приемном.

– Вот мы сейчас туда сходим, и вы их нам отдадите, – спокойно сказал старший. Он не попросил, а практически приказал мне это сделать и, судя по всему, даже мысли не допускал, что я могу отказаться. Я покорно направилась к лифту, сопровождаемая милиционерами. Медсестра в приемном отсутствовала, поэтому я сама зашла в ее закуток, оставив своих провожатых снаружи. В ящике стола лежали документы вновь поступивших – в основном ксерокопии, но среди них я отыскала плоскую прозрачную косметичку. Не знаю, что заставило меня так поступить, но, повинуясь внезапному порыву, я раскрыла молнию, и в ящик высыпалось нехитрое содержимое – губная помада, гигиенические салфетки, медицинский полис, паспорт и тоненькая записная книжка. Раскрыв паспорт на первой странице, я прочитала: «Лицкявичус Лариса Андреевна» – и едва не выронила документ прямо на пол. Лицкявичус?! Конечно, это могло быть совпадение, но – Лариса Андреевна! Насколько я помнила из рассказов Никиты, его сводную сестрицу звали Лара, а Лицкявичуса зовут Андрей. Я не могла поверить в то, что вижу!