Чужое сердце
Шрифт:
– Да, – сказала она. – Вполне вероятно.
Да. Вполне вероятно. Ни то ни се. Это вместо моего нерушимого завета «Господь. Иисус. Единый путь истинный».
Она постучала в окошко, торопясь убраться из конференц-зала не меньше, чем торопилась попасть внутрь.
Когда офицер нажатием кнопки отворил дверь, я схватил ее за руку.
– Не нужно зря его обнадеживать, – прошептал я.
Она удивленно вскинула брови.
– А вам не нужно лишать его надежды.
За Мэгги Блум закрылась дверь, и я проводил ее взглядом через
– Мне она нравится, – провозгласил он.
– Ну хорошо, – вздохнул я.
– Вы когда-нибудь замечали, что иногда это зеркало, а иногда – просто стекло?
Мне понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что он имеет в виду отражение.
– Все дело в том, как падает свет, – пояснил я.
– Есть свет внутри человека света, – пробормотал Шэй. – И он освещает весь мир. – Он наткнулся на мой непонимающий взгляд. – Так что там невозможно, повторите-ка?
Моя бабушка была такой рьяной католичкой, что даже вошла в комитет женщин, готовых отдраить церковь по первому зову. Порой она брала меня с собой. Я обычно садился в заднем ряду и устраивал заторы из игрушечных машинок на подушечке для коленопреклонения. А она тем временем втирала мыльный раствор в исполосованную шрамами древесину скамеек и подметала проход. В воскресенье же, когда мы приходили на мессу, она обводила глазами весь интерьер – от входа до арочного свода и мерцающих свечек – и удовлетворенно кивала, довольная проделанной работой. А вот дедушка в церковь не ходил: по воскресеньям он предпочитал рыбачить. Летом ловил нахлыстом окуней, зимой сверлил прорубь и ждал клева, попивая кофе из термоса. Пар клубился вокруг его головы подобно нимбу.
Пропустить воскресную мессу ради рыбалки мне позволили только в двенадцать лет. Бабушка снарядила нас целой сумкой снеди и нахлобучила мне на голову старую бейсболку, чтобы кожа на лице не обгорела. «Может, тебе удастся его образумить», – напутствовала меня она. К тому времени я уже выслушал достаточно проповедей, чтобы понять, как невесела участь безбожников. Я забрался в алюминиевую лодчонку и дождался, пока мы остановимся у самого берега под сенью ивы. Протянув мне новенькую удочку, дед забросил свою – старую, бамбуковую.
Раз-два-три, раз-два-три. В рыбалке, как в бальном танце, есть свой ритм. Я подождал, пока мы оба размотаем лески и наживка, скрупулезно изготовленная в подвале лично дедушкой, уляжется на поверхности озера.
– Деда, ты же не хочешь попасть в ад? – спросил я.
– О боже! – ответил он. – Это тебя бабушка настропалила?
– Нет, – Солгал я, – Я просто не понимаю, почему ты не ходишь с нами к мессе.
– У меня своя месса, – сказал он. – Я не хочу, чтобы какой-то мужик в платье с воротничком рассказывал мне, во что верить, а во что нет.
Будь я старше или хотя бы умнее, я бы на том и остановился. Но я, прищурившись на солнце, продолжил:
– Женил ведь тебя священник.
– Да, – со вздохом согласился дедушка. – Я даже в приходскую школу ходил, как и ты.
– И почему ты все это бросил?
Прежде чем он успел ответить, я почувствовал, что на моей удочке клюет. Этот момент всегда напоминал рождественское утро, когда ты раскрываешь самую большую коробку под елкой. Я стал. наматывать леску на барабан, вступая в неравный бой с упрямой рыбой. Я был уверен, что такого улова у меня еще не было. Наконец рыбина вырвалась из воды, как будто заново родилась.
– Лосось! – воскликнул дед. – Фунтов десять… Представь, сколько преград ему пришлось одолеть, чтобы вернуться сюда из океана, куда он плавал на нерест! – Он поднял рыбу в воздухе. – Я таких громадин в этом озере не видел с шестидесятых годов!
Я взглянул на свою добычу, все еще экстатически бьющуюся на крючке. Она была одновременно серебряная, золотая и багровая.
Дед осторожно вынул крючок изо рта рыбы и бросил ее обратно в озеро. Мы проследили, как она уплыла, вздымая флаг хвоста и сверкая кирпично-красной спиной.
– И зачем идти в церковь, если хочешь обрести Бога воскресным утром?… – пробормотал мой дед.
И еще долгое время после этого я считал, что дедушка прав: Бог – в деталях. Но я ведь тогда еще не знал, что в обязанности истинно верующего входят воскресная месса и священный отдых в воскресенье, причащение и ежегодное примирение, денежные пожертвования и соблюдение Великого поста.
Давно, еще в семинарии, мне казалось, что я слышу дедушкин голос: «Я думал, Бог должен любить тебя безоговорочно. А оказывается, оговорок тут хватает».
Дело в том, что я перестал его слушать.
Когда я покинул здание тюрьмы, толпа уже выросла раза в два. Там были больные и недужные, старики и голодранцы, но там же я увидел и группку монашек из монастыря в штате Мэн, и церковный хор, распевающий «Славься, славься!». Меня удивило, что для обращения в новую веру им достаточно было слухов о так называемых чудесах.
– Вот видишь, – сказала какая-то женщина, указывая на меня, – даже отец Майкл сюда пришел.
Это была моя прихожанка, чей сын страдал кистозным фиброзом. Инвалидное кресло толкал его отец.
– Значит, это правда? – спросил мужчина. – Этот парень действительно творит чудеса?
– Господь творит чудеса, – уклончиво ответил я и положил руку мальчику на лоб. – Святой Иоанн, защитник всех больных и увечных, прошу о твоем заступничестве. Пускай Господь смилостивится над этим дитятей и возвратит ему здоровье. Взываю к тебе от имени Иисуса.
«А не от имени Шэя Борна», – уточнил я про себя.
Аминь, – пробормотали родители.
– А теперь мне пора, – сказал я и зашагал прочь.