Чужой цвет

Колонна, стуча коваными сапогами, заполнила улицу. Синие рубашки строевиков наглой самодовольной рекой проплывали мимо прижимающихся к стенам прохожих. На темном фоне резко выделялся четкий стандартный оттиск: рыжая голова, перечеркнутая красными пунктирными линиями. Над картинкой ярко белели броские квадратные буквы — «Смерть рыжим!». Строевики демонстрировали свою новую форму.

Ан-Мари, дождавшись конца колонны, перешла на противоположную сторону улицы. Угрюмый козырек подъезда прятал широкую массивную дверь. Знакомый привратник благосклонно кивнул в ответ

— Проходите, младший статистик.

Ан-Мари поднялась по узким ступенькам и оказалась в длинном коридоре с тусклыми прямоугольниками окон. В ее отделе еще никого не было. Три стола, матовое табло пульта передачи данных и выпирающий остов архивного отделения непритязательно украшали пустоту комнаты. Квадратное окно открывало вид на маленькую пустынную площадь.

Сзади послышалось глухое ворчание, хрипы, надрывный кашель. Старший статистик Краузе пунктуально являлся к началу службы. Круглые глаза беспокойно поглядывали сквозь толстые линзы очков.

— Вы уже здесь, — констатировал он, усаживаясь за свой стол и вытягивая из чрева пульта ленту с ночными показателями. — Что же у нас случилось?

Цифровые столбики то и дело приближались к краям бумажной полоски, и Краузе недовольно поморщился. Поступающую информацию запрещалось разглашать и комментировать. Левая рука Краузе легко побежала по клавиатуре, отстукивая необходимый текст, а правая продолжала тянуть никак не кончающуюся ленту. Ан-Мари принялась за собственные вычисления, но тут деловую атмосферу отдела нарушило вторжение Карины.

— Сегодня я вовремя! — загремел ее звонкий голос. — Как дела, крошка Мари? Что нового, коллега Краузе?

— Ничего особенного, — проворчал старший статистик. — Все хорошо.

— У вас всегда все хорошо, — Карина бросила мохнатую сумочку на стол и пригладила ладонью прозрачную розовую блузку. — Ну как?

— Красиво, — вздохнула Ан-Мари. — Тебе идет.

— Мне все идет, — улыбнулась Карина. — Когда муж по-настоящему думает о своей жене, он не позволит ей дважды выходить из дома в одном наряде.

— Все знают сколь крепка любовь вашего уважаемого супруга, — заметил Краузе, продолжая стучать по клавишам.

Карина удовлетворенно прошлась по комнате, наклонилась к пульту и включила блок поступления. На табло замелькали цифры.

— Смотрите! — удивленно воскликнула она. — За прошедшие сутки Службой Спокойствия выявлено трое активных рыжих и пять их тайных пособников. Это никуда не годится!

Краузе скривился как от внезапного приступа зубной боли.

— Коллега Карина, — предупредил он, — согласно инструктивному письму за № 693 нам не рекомендуется…

— Да будет вам, — не унималась Карина. — Все свои. И в конце концов, могут же патриоты выразить свое мнение вслух?

— Могут, — согласился Краузе. — Но не приводя данных, находящихся в компетенции…

— Фу! — отмахнулась Карина. — Вы скучный и нудный старик. Мой муж, а вы знаете какую должность он занимает, до сих пор не может понять беспечность правительства к этим рыжим. Он, а следовательно и я, считаем, что всякий рыжий, пусть он и по десять раз в день произносит заверения в своей лояльности, остается рыжим и должен быть изолирован. Мы не имеем права поступиться теорией цветовой структуры и кодексом положительных действий. И если в теории еще можно найти какое-то побочное толкование, то кодекс прямо гласит: рыжие представляют самую большую опасность для общества.

— Я полностью разделяю ваши взгляды, — поспешно подтвердил Краузе. — Можете передать это вашему уважаемому супругу.

— Зачем? — спросила Карина. — Разве человек с нормальным цветовым индексом способен мыслить иначе? Да если я просто оказываюсь в одном пневмовагоне с рыжим, меня так и подмывает сойти на первой же стоянке.

Она возмущенно ткнула кулачком по стопке бумаг на столе.

— Попомните: политика всеобщего гуманизма ни к чему хорошему не приведет. У рыжих почти такие же привилегии, как и у нас, и они этим пользуются.

— Но позвольте, — возразил Краузе, — уже несколько десятилетий указом за № 44 гражданам с аномальной цветовой структурой и соответствующим индексом запрещено работать в государственных и общественных учреждениях, а также участвовать в альтернативных формах деятельности.

— Знаю! — скорчила гримасу Карина. — Только скажите мне: разве после этого нам стало легче? Нет! Жить стало гораздо труднее. Рыжие вредят нам с еще большим усердием. И я понимаю строевиков, выступающих за полное искоренение рыжих. Чистота — основа благополучия. Дышать надо чистым воздухом!

— Давайте лучше работать, — предложила Ан-Мари.

— Девочка, — объяснила Карина. — Я понимаю — ты молода, и все, связанное с политикой, кажется тебе скучным. Но это вопросы первостепенной важности, и нам надо отбросить пассивность и безразличие. Ты знаешь, что произошло с тетушкой Кюнце?

Последнюю фразу она произнесла со столь зловещим выражением, что даже Краузе оторвался от ленты и, подперев дряблый подбородок ладонями, приготовился слушать.

— Тетушка Кюнце жила на самой окраине Синебашья, у нее был свой двухкомнатный домик и небольшой садик. Мирная добрая старушка, она никому не мешала и соседи ласково кивали ей, завидев на дорожке худощавую сгорбленную фигуру. Так продолжалось до вчерашнего вечера. Поздно ночью ближайший сосед тетушки Кюнце услышал странный шум и страшные, раздирающие душу крики. Конечно, как всякий благоразумный человек, он не посмел выглянуть из дома, но утром поспешил уведомить о происшедшем криминальную службу. Прибывшие к дому тетушки Кюнце сыщики застали страшную картину. Тетушка Кюнце лежала на полу, ее лицо было искажено предсмертными судорогами. Волосы выдраны, платье изорвано, пальцы рук и ног изрезаны и исколоты какими-то острыми предметами. На предплечье правой руки багровели следы свежих ожогов. По-видимому, несчастную пытали, стремясь найти у нее драгоценности, а всем известно, насколько бедна и добродетельна была старушка. Но самое ужасное: в зажатом кулаке жертвы был обнаружен клок рыжих волос…

— Да… — тяжело вздохнул Краузе.

— Откуда ты это узнала? — прошептала Ан-Мари.

— Передавали по видеосфере, — гордо сообщила Карина. — Я всегда стараюсь включиться в утреннюю программу. Потому иногда и опаздываю на работу.

Она улыбнулась, довольная произведенным впечатлением, и провела по жгуче-черным, спадающим на плечи волосам Ан-Мари.

— А ты еще не собираешься думать о рыжих, крошка.

— Я думаю, — заверила Ан-Мари. — Я все время о них думаю.

Краузе громко и осуждающе хмыкнул, и вскоре все статистики отдела трудолюбиво погрузились в безбрежный океан цифр.