Чужой крест
Шрифт:
Стефан глаза выпучил, дивясь такому слогу:
– Тебя как зовут?
– Вот с этого бъ ты и начънал, пътому как имя для каждого чъловека роднее родины. Николаем мъня кличут. А тебя как величать?
– Стефан, – гость приложил ладонь к сердцу, кланяясь и каясь: – Прости, Николай, за неучтивость. Толковать с тобой мне приятно, но в трюмах моих лежит нежный товар. Боюсь, до вечера он не достоит.
– Понял я тебя, господарь, но лишь напъловину.
– Полную разгадку я тебе обещаю, если поможешь в моём деле.
– Отчего не помочь? Для тъго здесь и стою. Пъкажи мне, где твой корабль? – он неспеша разглядел судно и кивнул: – Гони его к верфи у во-о-он того причала за рукавом, и скъжи, что я прикъзал. Так и скъжи: «Николай, портовый распърядитель, велел
– А как признаю я брата твоего, Николай? Не спутать бы да не оплошать. Потеряю очередь в строю, потом вовсе не вклиниться мне в ряд. Глупо у вас тут всё организовано. Смотри как плотно стоят корабли один к другому. Упаси, Господи, случится пожар, так займётся вся река и огонь на другой берег по палубам и мачтам в два счёта перекинется.
– Твоя правда, Стефан, не знъю как тебя по батюшке.
– Романович.
– Твоя правда Стефан Ръманыч. Тълько кто меня здесь пъслушает, да ещё сей час? Кверху тормашками земля и небо. Но ты не тушуй. Река не так широка, шьтоб пъ-иному дело править. Да и морозы наши не спъсобствуют тому. С ноября по март торги встанут. А нъсчёт брата маво нъ ошибёшься, так как на меня он совсем не пъхож: крепок, молод, волосами и кожей светел, ликом приятен, умом богат. Гъворит он мало, но дельно. Не тушуйся обмана, для нас слово дороже денег. К тому же ты не из простых приближённых, так ведь? Чую, в родстве ты был къком с тем, чьё имя носишь, и кто прославился Великим.
– Умён ты всё же, Николай. Ладно, верю тебе на слово. А благодарность принесу тебе, куда скажешь.
– Брат всё скажет. Иди! Некода больше толковать, – разозлился вдруг Николай. Но уже когда Стефан прыгнул обратно в свою лодку, нашёл миг, чтобы махнуть ему издалека.
3. Русь. 1534. Опочка. Кузнец Владимир
Вечером того же дня Стефан пришёл в гости к братьям в кузницу. Встречу на берегу Великой у того самого причала за рукавом, на который Николай указал утром, русский объяснил по-простому:
– Неча нам тереться, господарь, на постоялом дворе. Народ у нас сметливый, быстро сведёт швартовы с канатами, чтобы догадаться, почему твои товары пъявились на торгах раньше прочих.
Просторная мастерская оказалась с дверью и без окон. Стол из широкого сруба был поставлен в дальнем углу от мехов и наковальни. Сесть предлагалось на такие же срубы, кругалями поуже и отёсанные. Ещё в одном углу стояла растопленная печь, а в ней, навесу, как на рельсах, съехал по железным желобам ближе к жару глиняный горшок. Из-под его плотно закрытой крышки пахло пряным. Посреди стола караульным выставили широкий кувшин, накрыв его тряпицей. С собой гость принёс плетёную корзину, откуда, с разрешения русских, вытащил на стол сначала орехи. С корявой кожей, крупные, каких в этих местах редко когда видели, они вызвали у хозяев недоумение.
– На каменья похожи. Или на снаряды для маленькой пушки, – Владимир, разговаривая степенно, не как брат, за которым будто кто гонится, подошёл рассмотреть дар поближе. Николай остался подальше.
– Ты, никак, гость дърогой, решил нас сухими бараньими какахами накормить? – спросил он с лёгкой неприязнью на лице. Молдаванин взял два ореха, сжал в руке. Кожура лопнула, и на ладони мужчины появились бледные сердцевины:
– Орех македонский. Прошу! – мужчина протянул руку, но хозяева не торопились угощаться. Тогда молдаванин положил кусок ореха себе в рот и медленно стал жевать, объясняя: – Такие орехи тепло любят. В Тавриде и у нас в приморской зоне их растёт много. Полезны они для силы мужской и для хорошей крови. Покупают их для королей заморских. А восточные ханы без орехов и дня не живут. Пробуйте! Ваши жёны мне потом спасибо скажут.
Шутка понравилась Николаю. Он отважился взять краешек плода. Жевал его, как кусок мяса, мощно работая челюстями, а, проглотив, скривился:
– Горькая твоя еда, Стефан. Но есть можно. Принимаю твой гостинец. Но угъщать тебя буду пищей простой, уж не обессудь. Каша из грьчихи на подходе, а пока можно разговеться овсяным киселём. Мякина наша на лебеде, мяса вовсе нет; никак не красный день на дворе, – прижимисто огласил хозяин меню без разносолов и калачей.
– Поправимо, – ответил Стефан и снова полез в корзину. На стол легли пшеничный каравай и большой свиной окорок. Хлеб даже без разлома смотрелся ситным, на вкус был не кислым и подошедшим точно не на вчерашнем тесте. Вяленое мясо пахло через кожу. Гость попросил нож побольше и, смахнув с копчёности лезвием слой, следующий отрезал ещё тоньше. Разделив длинный и широкий срез на несколько частей, он протянул мужикам по одной. Здесь уж радость их была непритворная. Распробовав деликатес, братья тут же смекнули, что кашу мясом не испортить. Горшок из печи перекочевал на стол. От прикосновения с горячим мясо стало пахнуть ещё сильнее. Николай поторопился закрыть горшок. А ещё убрал со стола краюху, вроде как за ненадобностью.
– Чесночный дух сейчас прибьёт к нам пъловину Опочки. Но что этъ в твоей хрюшке так пахнет ещё? Не могу угадать, – старался он замылить свою хитрость, заметив во взгляде гостя вопрос по поводу хлеба.
– Розмарин и сухой базилик, – ответил Стефан устало; день вышел длинным. Владимир, встретив его с паролем от брата, тут же подогнал корабль молдаван к молу, где артель из шестерых грузчиков принялась разгружать привезённое в телеги. Их, по мере погрузки, Стефан отвозил на привоз в то место, что выделила ему городская управа для ярмарочных торгов. Следить приходилось за каждым, воровство в любых землях дело знакомое. После того, как докорячили по ухабам последнюю поклажу, Стефан оставил своих людей в городе, а сам погнал кормчих к кузнецу: байка о сломанных уключинах стала явью и пришлось молдаванам встать в очередь теперь уже на ремонт.
У Владимира всегда работы было невпроворот, что уж говорить про ярмарочные дни. Здесь только и крутись: у какого гостя коня подковать, кому оглобли наладить. Но чаще всего, конечно, обращались к кузнецу моряки. Всегда находились те, у кого сорвало резьбу в весельных уключинах, и цепи разошлись, и замки поломались. Бывало, что корабли сталкивались в спешке и толкучке, тогда уже и вовсе начиналась наладка. Чинили суда на верфи, а вот детали из металла ковали на берегу. Кузнецов в Опочке было едва ли меньше, чем брадобреев и гончаров. И спросом труд мастеровых всегда пользовался. Жестянщики, камнетёсы, кровельщики, портные, пекари и скорняки трудились, не покладая рук. Добавлялось забот во время крупных торгов и сторожам, и царским дьякам, и их подьячим; за воск, пшеницу и пушнину русская казна просила только серебро и золото. Во избежание мена здесь и были нужны беспристрастные казначейские люди, что «другу не удружат и недругу не отомстят, а посулов и поминков от дела ихнего не поимеют ни от кого ничего». Зорко глядели служилые охранники, предупреждая мен; за него и руку отрубят, а коли крупный грех, так и голову снесут. Да и пожарным в такое время не присесть. Так что суета в городе стояла день-деньской и ночь кромешную. Спать и есть многие забывали. За неделю продаж каждый, кто в деле, старался навертеть максимальный оборот и получить всю возможную выгоду. Прав был Николай, заметив, что уже через месяц-полтора мало, кто из корабельщиков отважится на дальнее путешествие в Русь по речному пути. Встанут реки под лёд, и для поставок останутся лишь дороги. А какие они в этих краях, иностранцы прекрасно знают.
Голод пробрал Стефана, и он не прочь уже был бы отужинать, гадая, почему эти русские тащат горшок не на стол, а со стола. Но входить в чужой дом со своими порядками гостю не должно, потому он терпеливо ждал, пока Николай выйдет за порог, проверит местность вокруг кузницы, вернётся, запрёт затвор и лишь тогда понесёт миски к котелку. Там наложит каждому порцию, там же, у печи, возьмёт по деревянной ложке, а уж затем позовёт младшего брата на помощь. Потому как заведено в любой русской семье, что старший решает, когда и сколько кому из домочадцев есть.