Чужой ребенок

Зайцева Мария

А тут, вроде, анонимность некая. Потому и пользуюсь возможностью…

Я уговариваю себя прекратить смотреть, не подмечать каждое движение, не пытаться угадать, какое выражение у спрятанных под авиаторами глаз…

Хватит уже… Сколько можно? Вот сейчас… Сейчас…

Хазаров резко вскидывает подбородок и смотрит прямо на меня.

Я замираю, пойманная с поличным, дыхание спирает от неожиданности и страха.

В голове — остатки мыслей: он не видит, конечно не видит… Я же за занавеской… И вряд ли с той стороны

окна прозрачные, в таких домах их делают тонированными, чтоб из бассейна не видно было, что происходит в спальне… Он просто случайно… Да? Да?

Я боюсь тронуться с места, потому что в этом случае Хазаров уловит движение и точно поймет, что я смотрю. А так… Может, пронесет?

Бессмысленно пялюсь в темное безэмоциональное лицо, в зеркальные авиаторы, молясь про себя, чтоб отвернулся. Чтоб не понял, что смотрю… Так страшно. Так стыдно. Так глупо…

Хазаров чуть заметно усмехается углом губ и… кивает!

И я не выдерживаю, отшатываюсь от окна, чуть ли не бегом несусь к двери, прикусив до боли губу.

Стыдно так, черт!!!

Какого я вообще?

И что он теперь подумает?

Дура такая, подглядывала за купающимися мужиками… А до этого на кухне с ними заигрывала… И хоть я не заигрывала, и вообще не собиралась подглядывать, но объяснять это, конечно, бессмысленно и смешно…

Хочется уйти куда-нибудь и вообще больше не встречаться ни с Хазаровым, ни с его друзьями, вообще никого не видеть!

— Аня! — на пороге возникает веселый Ванька, — ты куда? А поесть есть чего-нибудь?

— Да! — я с невероятным облегчением обнимаю его, и Ванька замирает от неожиданной ласки, послушный и немного напряженный, словно котенок, которого часто лупили, и теперь он не знает, чего ждать от очередных рук: и тепла хочется, ласки, и страх… Вдруг, опять ударят?

Я сильнее обнимаю, перебарывая это неловкое оцепенение в худом жилистом тельце, выдыхаю, зажмуриваясь.

Мой якорь, маленький, но такой сильный.

Я опять в какую-то глупость скатилась, просто от непонимания, необычности ситуации, и сейчас с радостью цепляюсь за константу: ребенок. Его надо кормить. Ура!

— Пойдем, я тебе омлет сделаю, хочешь?

— Да, с колбасой!

— Хорошо…

— А потом — в басик!

— После еды нельзя…

— А я не буду прыгать!

Глава 40

— Ань, как думаешь, надолго мы тут? — Ванька, утолив первый голод, задумчиво пьет сок и смотрит в большое панорамное окно, выходящее на сад, с противоположной стороны от бассейна.

Честно говоря, врасплох вопросом застает, я как-то уже успокоилась, расслабилась даже, тем более, что за компанию с Ванькой позавтракала омлетом и пришла к выводу, что все эти вгляды и прочее — просто бред. Результат непонятного ночного разговора, утренней встряски…

Только-только привела нервы в порядок, короче.

Но дети, оказывается, обладают особым умением ставить в тупик и загонять в угол неожиданными и неуместными вопросами.

Хотя, где тут неуместность?

Вчера Ванька был сильно занят сначала собственным спасением, потом бассейном, понятное дело, что времени не нашлось на прояснение дальнейших планов.

Но наивно было думать, что он так долго будет делать, все же, не пятилетний ребенок, вполне самостоятельный уже человек.

И сейчас этот человек смотрит на меня внимательно и ждет ответа на вопрос.

И вот есть ощущение, что, стоит начать мямлить или говорить неправду… Сразу почувствует.

Да и к чему это все делать?

— Я пока не могу сказать, — честно отвечаю я, — надо с твоим отцом…

— Он нифига не отец, — перебивает меня Ванька, обиженно поджимая губы.

— Понимаешь, Вань… — стараюсь подобрать правильные слова, зная его вспыльчивость, — скорее всего, отец… Он проверил…

— Интересно, как? — фыркает Ванька, — чего-то не помню, чтоб кровь сдавал!

— Вань, не обязательно кровь сдавать… Достаточно волоса, например, или ногтей…

— Да ладно? — удивленно таращит он глаза.

— Да… Скорее всего, он еще у тебя дома, в первый раз, что-то взял… Или его подчиненный… Сергей, помнишь?

— А чего он не сказал тогда?

— А когда, Вань? Да и ты… Не особенно рад был встрече…

— Чему радоваться? Он маму…

Я обхожу стол, сажусь с ним рядом, собираюсь с мыслями… Надо попробовать. В конце концов, Ванька умный парень и сам уже догадался, что его мама, как бы это помягче… Преувеличила…

Конечно, я могу ничего не говорить и не переубеждать, да что там, буквально месяц назад я бы так и сделала! Хата с краю же…

Но сейчас почему-то подобное кажется неправильным.

Ваньке определенно будет лучше с отцом, и как-то надо его к этой мысли подтолкнуть. И начать с развенчивания образа насильника.

— Вань… — вздыхаю, смотрю в темные, тревожно моргающие глаза, — думаю, твоя мама была очень обижена на него… И немного… Преувеличила… Понимаешь? Так иногда бывает, когда человек очень обижен…

— Она не могла… — возражает, но как-то неуверенно.

— Ну вот вспомни их разговор, у вас дома, — говорю я, — она же в итоге сказала, что ничего такого не было…

— Ну…

— Она сказала, что обижена на него, что он виноват… Помнишь?

— Но зачем она тогда?..

— Так бывает, Вань… Люди от обиды делают самые разные вещи… Это не значит, что она плохая, или он плохой… Просто… Так получилось. Я уверена, что твоим родителям нужно еще встретиться и поговорить… Обязательно.

— Так пусть едет и поговорит! — кивает Ванька, — если они просто обижены, то можно же попросить прощения! И помириться!

— Да, конечно…

— И жить вместе!