Чужой среди своих
Шрифт:
Народу достаточно много, как бы не под две сотни, и как это водится в деревнях и маленьких посёлках вроде нашего, все… ну или почти все, друг с другом знакомы. По крайней мере — старожилы, прожившие здесь два-три года, ну и вовсе уж редкие аборигены, пустившие здесь корни.
Отец, забрав у женщин сапоги, отошёл куда-то на минутку и вернулся уже без них.
— Выходят, выходят… — заволновались впереди, и мама привстала на цыпочки, силясь разглядеть выход жениха и невесты из поселкового Совета.
— Не вижу ничего… — в отчаянии произнесла она, — Ваня, ну сделай что-нибудь!
Нахмурив лоб, отец тронул ухо, хмыкнул, и…
… р-раз! Подсев, подхватил маму под коленки и водрузил себе на плечо.
— Однако, — уважительно произнёс я, примерно представляя, какой незаурядной физической формы требует это упражнение.
— Могём! — ухмыльнулся батя, легко удерживая повизгивающую, но очень довольную супругу.
— Счастливая… — выдохнула мама, умилённо глядя куда-то поверх голов. Впрочем, через минуту или две молодожёны прошли мимо нас через расступающийся народ, и я хорошо рассмотрел их.
Невеста, широколицая и курносая, из тех, о ком говорят «С лица воду не пить», с сияющим лицом крепко держалась за жениха, нетвёрдо державшегося на ногах. Торчащее пузико и юный возраст молодожёнов, не оставляли фантазии шансов.
— Горько! — завопил кто-то в толпе, — Горько!
— Коля! — внезапно заорал отец, яростно семафоря руками кому-то, — Коля!
Приглядевшись, я увидел невысокого, тощенького и несколько кривоногого, изрядно поддатого плешивого мужичка в пиджаке на вырост и с лентой через плечо.
Рядом, будто для контраста, монументальная дама с башней из сожжённых волос на голове, намертво закреплённых невообразимым количеством лака, местами собравшегося в искрящиеся на солнце капельки. Это массивное сооружение покоится на надёжном фундаменте из обильных щёк, вольготно расположившихся на широком, скуластом лице, и трёх… нет, четырёх подбородках.
— Коля!
Мужичок заворочал головой, заоглядывался, близоруко щуря глаза.
— Иван Аркадьич! — ответно заорал он, отцепляясь от супруги и на шатких ногах начиная проталкиваться навстречу, — Дорогой ты мой…
Слюнявые поцелуи в губы отец вытерпел стоически.
— … человек, — закончил мужичок, не отпускающий отца и глядящий на него расплывающимся взглядом.
— Людмила Львовна… — к матери с поцелуями он не полез, — моё почтение! Рад, очень рад…
— А это ваш Мишка, — сощурился он, всё так же держась за плечи отца, — Ох нет… прошу пардону! Михаил Иванович! А вырос-то как, вырос!
Внезапно отцепившись от отца, он шатнулся в мою сторону, и не успел я опомниться, как был трижды расцелован, и этот опыт мне решительно не понравился! Нет, я человек толерантный, но… фу! Слюни, запах… фу!
— Рады, очень рады, — сообщила монументальная дама, наконец-то протолкавшись к нам и перехватывая своего супруга, уже начавшего выписывать ногами кренделя куда-то в сторону.
От неё шибануло удушливой волной плохого лака для волос, скверных духов, пота и синтетики, но судя по всему, ни саму женщину, ни окружающих, это не смущает.
В отличие от супруга, дама не стала обременять нас поцелуями, ограничившись несколько кислой улыбкой, показав при этом золотые зубы и размазанную по ним помаду. Но если супруг одет на вырост, то дама, напротив, местами обтянута несколько избыточно, напомнив перетянутую верёвочками ветчинную колбасу. Даже цвет лица схожий.
— Очень, очень рады за вас! — подхватила мама, — Такое событие! Верочка! Поздравляем вас от всей души!
— Да, да… — вторила ей тётя Зина, — Свадьба, это же раз в жизни! Примите наши поздравления!
— Иван Аркадичь… — поводя головой, будто отгоняющая слепней лошадь, отец невесты взрыл асфальт носком грязной туфли и отчаянно перекосил физиономию. Не сразу понимаю, что это он так подмигнуть пытается…
— Нам бы… — Коля снова перекосился, и, отчаянно таясь от супруги, скептически наблюдающей за этими ужимками со смешанными чувствами. Среди них полагаю, преобладали «Когда же ты, скотина, нажраться успел» и «Потом поговорим», а отцов коллега, всё так же кривясь, выразительно щёлкнул себя по горлу.
— Нам пора, — поджав губы, сообщила монументальная Верочка, и, подхватив благоверного под локоть, потащила его с собой, не обращая внимания на робкие попытки сопротивления. Обернувшись, она одарила нас улыбкой Щелкунчика и затерялась за спинами гостей.
Почти тут же туберкулёзно прокашлялись динамики, издав под конец такой звук, будто кто-то высморкался в микрофон.
— Дорогие молодожёны! Мы собрались здесь, в этот торжественный день…
Какая-то немолодая тётка в перманенте, стоя в прицепе украшенного лентами и шариками трактора рядом с молодожёнами, говорила фразы, составленные, кажется, из одних только шаблонов.
— Во даёт! — восторженно обернулся к отцу стоящий впереди мужик, будто сошедший с пропагандистского плаката об истинных арийцах, — Речуга!
Он захлопал в ладоши, и в толпе поддержали его. Хлопаю вместе со всеми…
Отец, подмигнув мне и взяв супругу под локоток, начал проталкиваться поближе.
— Да что за чёрт… — обернулся было разозлённый мужик, — А-а… это ты, Аркадьич…
Это повторилось несколько раз в разных вариациях, и я заключил, что батю здесь уважают! Вот ерунда же… но честное слово, приятно!
В общем, уважение окружающих и решительность помогли нам занять козырные места возле трактора, встав так, чтобы всё было прекрасно видно и слышно, но не приходилось задирать головы.
— А сейчас… — утомившаяся директор Клуба начала говорить обрывисто, — слово родителям жениха!
В прицеп, не без труда подсадив упитанную супругу под зад, вскочил бойкий мужичок, не тушующийся толпы. Всё как и положено — пиджак не по размеру, лента через плечо, красное от выпитого лицо, вид лихой и придурковатый молодцеватый.