Чужой среди своих
Шрифт:
— Нет, спасибо… — отмахиваюсь я, — насиделся, аж жопа затекла!
Курили почти молча, роняя иногда слова и переглядываясь. Да и о чём говорить? Всё уже сказано… Я пообещал писать Ваньке и Лёхе, а если вдруг потеряемся, писать просто на адрес школы, такая вот здесь традиция. Не самая глупая.
— О! — нарушил неловкое молчание Ванька, прислушиваясь к звукам застолья, — Плясовую завели! Пойдём?
Боря, вспомнив, по-видимому, о подруге, подхватился с энтузиазмом, заразив им остальных.
— Чуть погодя подойду, — хмыкаю я, — Пройдусь…
—
« — Чёрт… а ведь действительно, — с удивлением констатировал я, — наверное, остатки доставшихся мне чувств заиграли внезапно новыми красками. С одной стороны — слабые отголоски ностальгии, с другой — уехать отсюда хочу так, что аж до дрожи…»
Усмехнувшись этой нелепой двойственности чувств, я отлип от стены и сделал было пару шагов в сторону застолья, но услышал какие-то звуки за сараями. После короткого раздумья любопытство победило по очкам.
— Однако… — прошептал я, не отрываясь от щели в стене сарая.
— Не надо… — женщина слабо отпихивала мужчину, лезущего ей за пазуху, — Ну же, пусти…
— Не моё дело… — говорю почти беззвучно, хотя… себе-то чего врать, хочется посмотреть…
— Не моё, — повторяю ещё раз, но не отрываюсь от щели.
— Не надо… ну, прошу тебя…
В этот момент мужчина отпрянул на миг, и я узнал Люську из соседского барака. Дебелая молодуха с обильными достоинствами, мечта всех прыщавых пацанов по соседству. А вот мужик мне незнаком… но точно — не супруг!
— Та-ак… — шепчу, оправдывая подглядывание тем, что если вдруг что, то как вступлюсь… даже полено нашарил. Крепкое!
А мужик, тем временем, шагнув вперёд, по-хозяйски залез ей за пазуху, вывалив наружу внушительную, несколько обвисшую грудь с большим коричневым соском.
— Саша… — она оттолкнула его, и я покрепче сжал полено, — Ну что ты… а вдруг увидит кто?!
— Некому… — хрипло отозвался мужик, резко задирая на ней подол платья и приспуская то, что нельзя назвать иначе, как панталонами. Запустив пятерню ей между ног, он завозился, ероша пальцами густые кудряшки и заставляя раздвигать ноги.
Слабо охнув, женщина притянула его к себе, впиваясь в губы. Снова возня… и вот, спустив ей панталоны до колен, мужчина развернул её к себе задом и нагнул. Люська как-то привычно прогнула спину и упёрлась в спину сарая…
… а я только сейчас смог оторваться от подглядывания. Возраст, мать его…
« — Хорошо, что куртка на мне достаточно длинная…»
— Не ругай меня, маманя, не ругай так грозно! — с привизгиваньем вбивала каблуки в землю раскрасневшаяся женщина, — Ты сама была такая — приходила поздно!
— И-и-эх! — завизжала она, закружившись вокруг и отчаянно размахивая сорванным с головы павловским платком.
— Я бывало всем давала, — выскочила немолодая баба, неуклюже, но задорно притоптывая, держа в руке накрахмаленный носовой платочек, — повороты от ворот. А сейчас одна осталась, никто замуж не берёт! И-и-эх!
— Бросай свово плешивого! — задорно заорал какой-то дедок, срывая с головы кепку и обнажая блестящую лысины, — Возьму, Нюрка, вот ей-ей возьму!
— У тебе, старого, уже пороха нет! — отозвалась вместо Нюрки другая женщина, — Песок только один!
— Уж на Нюрку-то мово песка хватит! — хорохорился дед, забавляя собравшихся.
Плясать выходят всё больше женщины, но хватает и мужчин, а коллекция частушек, с въевшимся в кости черепа «И-и-эх», кажется, останется со мной навечно. А ещё — юмор, истинно народный, ниже пояса!
Усевшись за стол, я подпёр голову руками, глядя на самодеятельность, и понимая, что вот это всё будет сопровождать меня ещё очень долго…
— Гля… — пхнул меня локтем Ванька, которому, в отличии от меня, происходящее нравится, — Барсукова пошла! Нет, ты гляди…
Послушно гляжу, понимая, что, наверное, есть что-то важное в том, что тётя Вера Барсукова вышла, в свою очередь, орать частушки, визжать и ломать каблуки. Но для этого нужно понимать контекст… и хотя бы знать, кто это вообще такая!
— Убиваю-ут! — прорезал звуки музыки истошный женский вопль, — Помогите-е!
— Люська… — ахнул давешний лысый дед, нахлобучивая кепку…
… и вся толпа, как были, ломанулась за бараки.
« — Чёрт… надо было спугнуть, и ничего бы не было» — всполошился я, уже представляя трупы…
… но никого там, к счастью, не убивали, а вот били — долго! Сам я так ни черта и не увидел, но разговоров было…
… и по словам старожилов, отвальная удалась — лучше не придумаешь! На славу!
*****
Ворочаюсь без сна, то и дело поглядывая на старенький будильник, стоящий на открытой посредине книге Диккенса, вместо закладки. Фосфоресцирующие стрелки подсвечивают цифры, и время тянется так медленно…
Всё-то кажется, что часы сломались… хотя чему там ломаться?! Простейшая механика, которая может только работать, отставая или спеша на несколько минут в сутки, или не работать вовсе.
В голову лезут непроизвольные мысли о том, что время субъективно, и, наверное, правы те, кто говорит, что время иллюзорно, и о том, что его можно назвать четвёртым измерением.
Вздохнув, я попытался выбросить из головы эти мысли, пришедшие… хм, не ко времени, перевернулся на живот, и, обняв подушку обеими руками, принялся считать овец под негромкое похрапывание отца. Несколько овец спустя они начали упрямиться, упираться и трансформироваться во что-то непонятное.
И вот, через ограждение прыгает стилизованный, даже несколько карикатурный, но вполне узнаваемый Альберт Эйнштейн. Прыгнув несколько раз, он покачал кудрявой головой и уселся на ограде, укоризненно глядя на меня. Вытащив откуда-то зеркало с большой ручкой, он причесался пятернёй, превратившись в Эйнштейна-Чибика и показав мне язык.