Чужой
Шрифт:
Прослышав, что один из добровольцев вернулся обратно, Гара сертип, оставив все свои дела, занялся этим вопросом. Он даже не стал приказывать привести к нему вернувшегося, он не счел унизительным для себя самому отправиться на это место.
Первым делом сертип спросил:
— Где пушки?
Вместо ответа сербаз вдруг громко разрыдался. И это означало, что ушедшие сербазы уже не вернутся, что сам он еле-еле вырвался из цепких когтей смерти. Он плакал то ли от горя, что товарищи не вернутся, то ли от счастья, что ему так повезло. О желтых пушках он ничего не сказал. Но это было ясно
Гара сертип, видимо, и сам это понял, больше он о пушках не спрашивал. Свое внимание он переключил на плененного туркмена.
— Этого ты вместо пушки привел? — Сербаз кивнул головой. — Сам поймал?
— Как только перешли реку, мы все вместе поймали.
— Я косил траву для скота, тогда они и схватили меня, — рассказал туркмен, хотя его никто и не спрашивал. Похоже, ему хотелось поговорить.
Разглядывая туркмена вблизи, Блоквил думал: “Интересно, что из себя представляет человек, который может корм для скота заготавливать в то время, когда у него под носом вооруженный до зубов враг? Эта сторона перед самым боем отправляется на охоту, а та сторона во время боя косит траву. Ай, наверно, у каждой страны свой особенный мир!”
— Как тебя зовут? — спросил Гара сертип у пленного.
— Если простишь ложку крови, скажу.
Гара сертипу стало смешно. “Я должен прощать тебе кровь за то, что ты назовешь свое имя!”
— Говори!
— Зовут меня Егенгельды. Когда я родился, старший сын живущего в Теджене Атамурата егена Юсупдурды еген вместе с Тачджемал еген приехали к нам поговостить. Оказывается, они приезжали, чтобы угостить нас каком — сушеной дыней. Поэтому меня и назвали Егенгельды (еген — племянник, егенгельды — племянник приехал).
Гара сертип удивился, что пленный говорит скороговоркой, словно кто-то его подгоняет.
— А если бы в тот момент приехал не племянник, а дядя, тебя назвали бы Дайыгельды?
— Если простишь ложку крови, скажу. — Гара сертип кивнул головой, после чего Егенгельды продолжил. — Даже и не знаю, старина. Я за всю свою жизнь не встречал у туркмен имени Дайыгельды. И потом, старина, говорят же “Оседлаешь — будет конь, возьмешь — будет жена”, назовешь, и получится имя. Есть же у туркмен имена Эщек, Курре. Вот и дочь самого Говшут хана зовут Дузув. Когда мать рожала ее, она шла неправильно. Поэтому в насмешку и назвали ее Дузув — Правильно. В ауле нашего Атамурат егена из Теджена есть Туршек один, мой ровесник. Ты знаешь, что такое туршек, старина? Что-то похожее на завязь дыни. Можно еще назвать игрушечной дыней. Ай, в Теджене много дынь сажают, поэтому и туршеки там вырастают. Мне, например, понятно, почему детям дают имена Бяшим, Алты (пятый, шесть), но вот никак не доходит до меня, почему Отуз ага? Понятно ведь, что он не может быть тридцатым ребенком в доме…
“Верно говорят туркмены: дурака не бей и не ругай, дай выговориться! — сделал вывод Гара сертип. — Если слушать его, узнаешь вплоть до того, сколько дерьма у него внутри”. Но то, что пленный упомянул имя Говшут хана, заставило сертипа продолжить допрос.
— Как дела у Говшут хана?
— Простишь ложку крови, скажу.
Беспрестанное повторение одной и той же фрагы разозлило Гара сертипа. Но он счел, что “из тысячи слов дурака одно может сгодиться” и терпеливо кивнул головой:
— Прощаю, говори!
— Ай, старина, честно говоря, я никогда вблизи не видел человека по имени Говшут хан. Говорят, то ли вчера, то ли позавчеа к нему приехали гонцы от наших ахалских соплеменников…
— Что за гонцы? — насторожился сертип.
— Простишь ложку крови, скажу, — как попугай, повторил Егенгельды.
— Да простил же! — Гара сертип с трудом удержался от крика.
— Коли простил, скажу, старина. От наших ахалских соплеменников прибыли гонцы. Нет, я ошибся, это не от ахалских соплеменников прибыли гонцы, а вернулись гонцы, направленные туда Говшут ханом. Гонец он и есть гонец, старина. На коне едет. А дорога, сам знаешь, неблизкая…
Если не мешать Егенгельды, он может увести разговор совсем в другую сторону, и поэтому Гара сертип быстренько врнул его назад.
— И какое известие принес гонец?
— Гонец? — Егенгельды запнулся, но в этот раз уже не стал просить простить ему ложку его крови, ответил сразу же. — Гонца зовут Мухаммедаман. Мухамет — это Мухаммет, пророк, ну а аманом его назвали, чтобы он был цел и невредим. Вот такие вот у туркмен имена. Все время двойные…
— Его имя меня не интересует, брат, — Гара сертипу настолько надоел весь этот разговор, что он не знал, куда деться, зато успел побрататься с Егенгельды. — Что слышно о Нурберды хане?
— О нем никаких вестей нет. Знаю только, что Ялкап сердар со своей конницей в двести человек пересек реку…
— Кто такой Ялкап сердар?
— Это вождь баминских текинцев…
— Понятно, О чем еще говорят?
— Можно сказать, что больше ни о чем. Да, Непес шахир читает людям стихи.
Решив, что он узнал все, что его интересовало, Гара сертип приказал развязать руки парня.
— Что бы тебе сейчас хотелось, Егенгельды?
— Сейчас? — пленный помял натертые веревкой руки. — Если простишь мне ложку крови, скажу.
Брови сертипа сошлись на переносице.
— Простил!
— Хочу накормить свою скотину травой, которую накосил для нее.
— Война идет, а ты говоришь о скотине.
Егенгельды искренне возразил:
— Что ж я теперь должен голодом морить свою скотину из-за того, что один хан идиот с той стороны реки вознамерился воевать с другим ханом идиотом с этой стороны реки, старина? Пусть себе дерутся, если им так хочется! Пусть глаза друг другу выколят. Мне-то что!
— Ты почему и того, и этого хана называешь идиотами, Егенгельды? Только не проси простить тебе ложку крови!
— Ладно, не буду просить, но ты все же прости мне ложку моей крови. Если бы у хана с той стороны реки голова была на плечах, если бы у хана с этой стороны реки голова была на плечах, войны не было бы. Умные люди не воюют. Вот я не дурак, поэтому никогда не дерусь. И с вами не стану драться.
Послушав бестолковую речь этого недоумка, Гара сертип неожиданно для всех распорядился:
— Отпустите пленного, пусть идет! — Гара сертип ехидно улыбнулся. — У Егенгельды скотина голодная. Освободите его!