Чужой
Шрифт:
Это и в самом деле так, он не посмел бы накормить такой похлебкой даже свою охотничью борзую. Сам же он, надев ослепительно белую рубаху, обедал в самых дорогих ресторанах Парижа, причем, всегда очень придирчиво отбирал блюда. Сегодня же пленник, превратившийся из аристократа в заключенного, с нетерпением ждал это варево, которое его собака даже нюхать не захотела бы. Он находился в этой тюрьме почти месяц, и все это время, изо дня в день, он получал одну и ту же пищу. Пленник даже знает, как она называется. Местные скотоводы называют ее “унаш” — домашняя лапша. Похоже, что и семья Эемурада, основного владельца пленника, которого последний называет “Агабег”, тоже не ест ничего другого. Потому что пленникунечем занять себя в этом заточении, разве что он иногда рисует или же делает записи в своей тетради, а все остальное время проводит у двери, глядя сквозь щель на улицу. Там рядом установлены три юрты, и
Француза, сидящего в селе Гонур на севере Мерва, зовут Жорж Блоквил. Его полное имя Жорж Анри Гулибеф де Блоквил. Он попал в плен к туркменам, прибыв в Мерв вместе с иранскими войсками, это был человек со спадающими до плеч серебристыми локонами, не похожий ни на гаджаров, ни на туркменов. То ли потому, что принадлежал к народу, которого туркмены никогда не видали, то ли из-за своей непохожести на восточных людей, весь об этом необычном пленнике распространилась по всей округе. Каждый, кто уже знал, старался уведомить несведущего, что “в Гонуре появился французский пленник”. Таким образом к Блоквилу прочно приклеилось прозвище “французский пленник”. Из уст в уста передавались сообщения о том, что и он сам, и вся его родня очень богаты. Многие прослышали о том, что за одного этого пленного его родственники готовы предложить выкуп в размере стоимости тысячи рабов, и это еще больше распаляло воображение людей. Поэтому-то Эемурат гонур оберегает выпавшего на его долю пленника как драгоценное сокровище. Он мечтает продать своего заложника родственникам и разбогатеть. Ключи от кандалов на ногах Блоквила он постоянно держит при себе. Кандалы не снимаются даже тогда, когда Блоквил отправляется справлять нужду.
Блоквил попал в плен 3 октября 1860 года на южной стороне сада Гожука, неподалеку от кладбища Сейитнасыр. Он не забывает, в какой день, в каком месте и каким человеком был пленен. И хотя его не пытали и не мучали, не избивали до одури, он не знает точно, какое сегодня число. Он потерял счет неделям и месяцам. А ведь 12 ноября Блоквилу должно исполниться 28 лет. По его прикидкам, сегодня должно быть то ли девятое, то ли десятое число месяца. А может, двенадцатое. Возможно, именно сегодня у него день рождения. Ну и что? Что ж теперь, отмечать свой день рождения кислой лапшой с горькой луковицей впридачу? А как было в прошлом ноябре, когда ему исполнилось двадцать семь лет? В роскошном ресторане на берегу Сены собрались его друзья, красивые женщины… Пленному даже вспоминать не захотелось то пышное торжество. И если двадцатисемилетие было ознаменовано звоном наполненных вином бокалов, то в двадцать восьмой день его рождения слышен только мерзкий скрип ржавых кандалов. К тому же вполне может случиться, что двадцативосьмилетний француз не доживет до своего следующего дня рождения. Ведь теперь ему надо ожидать чего угодно. К тому же значительно выросло число желающих выкрасть Блоквила у Эемурата гонура и продать его подороже. Так что неизвестно, что судьба уготовила пленному французу.
… Покончив с обедом, капрал вдруг нахмурил лицо, повел плечами, словно у него затекла спина. После этого он прислонился спиной к лежащему рядом корявому бревну и три-четыре раза потерся об него. Может, спина засечалась от того, что француз давно не мылся, или же его начали кусать очнувшиеся ото сна вши или гниды. Он попытался вспомнить, когда в последний раз мылся по-человечески… Эх, в какой дали остались европейские бани с обжигающими парными! Доведется ли тебе когда-нибудь еще попариться в настоящей баньке, господин капрал?! Или же так и сгинешь в чужой горячей земле вместе со своими вшами-гнидами и грязью?..
“Шах отдал приказ набрать из племени гаджаров из Ирака Ирака, Азербайджана, Ирана, Хорасана, а также из других жителей этих стран 25 тысяч наемников, 10 тысяч верховых на конях и ослах, 2 тысячи ремесленников и купцов»
14 июня 1860 года, размахивая флагами с золотым изображением грозного льва, иранские войска пересекли реку Теджен в окрестностях Сарахса.
Сидевший на разнаряженном белом коне принц Хамза Мирза Хишмет Довле выглядел хмурым. Тем не менее он едва заметно улыбнулся и обратился к соседнему всаднику:
— Господин Блоквил, вы запомните сегодняшний день…
— И я тоже как раз об этом думал, господин, — Блоквил кивнул головой, словно соглашаясь со словами принца. — Сегодня четырнадцатое июня тысяча восемьсот шестидесятого года!
— Это по вашему календарю так. По нашим же подсчетам получается тысяча двести семьдесят седьмой год. Но это не имеет значения. В любом случае, вы становитесь первым европейцем, ступившим на эту землю. Не так ли?
Блоквил натянул поводья лошади, вознамерившейся опередить принца.
— Я не могу утверждать, что стану первым европейцем, господин. Но вполне возможно, что я стану первым французом.
Хамза Мирза больше ничего не сказал. Зато Блоквил, посчитавший себя первым французом, побывавшим на этой земле, продолжил свои внутренние размышления. И хотя он никогда специально не интересовался коренными причинами войны, которая вот-вот вспыхнет на туркменской земле, тем не менее ему о многом было известно. За без малого месяц, прошедший с того дня, когда тяжелое войско выдвинулось из Якутгала, что в предместье Мешхеда, только ленивый не говорил о Мервском походе (Историки дают самые противоречивые сведения о численности иранского войска, напавшего на Мерв. Однако, по нашему мнению, наиболее приближенными к истине могут быть сведения нукера гаджара Сейита Мухаммеда Али аль-Хусейна, участвовавшего в походе от начала до конца и ведшего летопись событий. В своем дневнике “Мервская война” он пишет: “Из священного города Мешхеда прибыл один из приближенных шаха Шикабол Мулк и провел поголовный пересчет воинов и снаряжения. Он насчитал 21 тысячу наемников и 33 пушки”). Все говорили об отношении Хорасана, да и всего Ирана к туркменской земле. И хотя Блоквил не вступал в открытые споры о данной политике с хорасанскими старейшинами, возглавившими захватническое войско, от своей оценки событий не воздерживался. Поскольку он был представителем совершенно другой стороны, он желал высказываться обеим сторонам об их правильных и неправильных действиях. Коварство Ирана, проявяленное накануне Мервского похода, он считал политической трусостью. Генерал-губернатор Хорасана вместе с Солтан Муратом Мирзой от имени Иранского правительства приглашают в Мешхед восемьдесят уважаемых туркменских старейшин якобы на совещание, а затем попавшихся в ловушку стариков бросают в темницу. Конечно, эти действия нельзя было назвать политической хитростью, это было проявлением самой настоящей трусости. Иранская сторона полагала, что заключив старейшин в тюрьму накануне Мервского похода, она обезглавит туркмен. Противнику казалось, что, лишив население поддержки мудрых старейшин, его будет легче поставить на колени.
Основной причиной нападения Ирана на туркмен были разбойные налеты последних на соседние земли. Блоквил считал это оправдание спором двух равноправных сторон. Иран ссылался на то, что туркмены, главным образом текинцы, совершали набеги на соверные окрестности Хорасана. Эта причина была небеспочвенной. Туркмены разбойничали и грабили села Хорасана. Но и иранцы, в том числе и хорасанцы, точно так же, как и туркмены, то и дело нападали на Сарахс, Мерв, Ахал, разграбляли села. Как бы там ни было, но за иранской политикой скрывалась какая-то более важная цель. Скорее всего, персы под предлогом разбойничьих набегов намеревались окончательно поработить примургабских туркмен, либо вынудить их бежать в Балх, Хиву, Бухару, с тем чтобы окончательно завладеть землями Мерва, которые они считали своими историческими владениями.
Если же взглянуть на проблему глубже, то все эти налеты были всего лишь зацепкой для начала глобального государственного похода. Насреддину шаху не давала покоя утрата до 1860 года семнадцати городов на Кавказе, ранее наховшихся в подданстве Ирана, огромных территорий в Герате, Афганистане, Белуджистане. Он готов был на что угодно, лишь бы вернуть уплывшие из его рук богатства. Понимая, что на Кавказе или Востоке он может встретить достойный отпор, шах решил добиться своей цели более простым способом — завоеванием слабого и безродного Мерва. Если удастся взять Мерв, то сломить сопротивление Геоктепе, Ахала будет гораздо проще. Вот такие далеко идущие планы строил властитель Ирана. Такая политика была понятна Жоржу Блоквилу. Он знал, что на земли, которые намеревается отвоевать Иран, претендуют и самые могучие государства эпохи Россия и Англия.
Несмотря на то, что за время их выхода из Мешхеда иранцы на каждом шагу неустанно повторяли об этом, Блоквил не верил, что на туркменской земле обойдется без кровопролития. Будучи военным человеком, он понимал, что иранцы отправились в пески не на прогулку, таща за собой огромное войско и тридцать три пушки. И поэтому Блоквил боялся, что нынешний поход может лично для него закончиться трагически. И хотя он не знал точно, с какой стороны ему ждать опасности, тяжелые предчувствия не давали ему покоя. На этой земле он был совершенно чужим человеком. И даже в сравнении с персами капрал был очень далек от этой земли. А потому предполагал, что опасность, которая может таиться за каждым кустом, за каждым холмом, в первую очередь подстережет не иранцев, а его, француза.