Чужой
Шрифт:
Блоквил знал этот давний секрет, тем не менее притворился незнающим.
— Нет, не совсем понял.
— Туркмены, пуская дым, тем самым оповещают своих людей о приближении опасности. Если взберешься на вершину вон того холма и постоишь немного, что вскоре увидишь, как в небо взметнется еще один столб дыма, но уже в стороне Мерва. Дым — гонец туркмен. Теперь понятно?
— Теперь понял, ваше высочество!
— Вот только они не знают, что наши воины придут к порогу Говшут хана вперед их дымов. Но об этом я потом тебе расскажу.
Еще раз посмотрев в ту сторону, где поднимался дым, Блоквил подумал, что сейчас последует приказ снять голову мальчишке за его проступок.
Молчавший до сих пор принц, словно прочитав мысли француза, обратился к чабану:
— Конечно, можно было бы поступить так же, как это сделали вы, разодрать маленького любителя огня на части и бросить в костер… Но тут и твоей-то вины нет. Ты тоже выполняешь приказ своего хана. Мы это понимаем. Но Говшут хану придется в Мерве гореть в пламени костра, разожженого им в Сарахсе. Для него этот огонь станет адским. Понятно?
Поскольку человек, которому был задан вопрос, молчал, с ответом поспешил Гара сертип:
— Понятно, высокочтимый, понятно!
Этот данный невпопад ответ даже у Хамзы Мирзы вызвал едва заметную улыбку.
Чабан, испугавшись, что улыбка принца не сулит ничего хорошего, словно очнувшись от забытья, пробормотал:
— Понятно, хан, понятно! — Потом он стал рассматривать наездников. Он понял, что сидевший на худой кобыле светловолосый странный человек явно не из гаджаров. “Похоже, ты совсем другой национальности!” — подумал старик.
Гара сертип перехватил взгляд старика, удивленного смотревшего на Блоквила.
— Что, чабан, пытаешься узнать его?
Чабан ответил простодушно:
— Какой там узнать, я даже предположить не могу, к какому народу принадлежит гость.
— Слыхал когда-нибудь про Францию?
— Француз? Франция. Pereng. Да, слышал, слышал.
— Так вот, этот человек из тех краев.
Старик внимательно посмотрел на красивые, с высокими голенищами сапоги Блоквила, кобуру с кистями по краям, его мундир с пуговицами на груди, потом вновь задержал свое внимание на его сапогах. Вглядываясь в голенища, головку сапог, он поражался: “Интересно, как же он их натянул на себя? Или же их сшили прямо на его ногах?”
— Вон те две кибитки твои? — прямо спросил немногословный принц.
— Должны быть моими.
— И этот скот твой?
— Скотина принадлежит баю.
— И чабан тоже?
— Нет. Чабап Аллаху…
Слушая незатейливую речь чабана, Хамза Мирза подумал: “Есть ведь на свете люди, которые счастливы своим нелегким трудом! Ну какие радости за свою долгую жизнь испытал этот человек? С утра пораньше выгоняет чужой скот на пастбище, а вечером гонит его обратно. Одна забота у него — набить свою утробу. Вряд ли он даже подозревает о том, что на свете есть прекрасные города, а в них — прелестные женщины. Но его устраивает его жизнь, он доволен своим существованием…”
Наверно и эти раздумъя разбудили жалостъ в душе принца что спасла пастуха от болъшой возможной неприятности. Он направил коня на восток.
…Когда проехали доволно приличное расстояниеэ, идущий рядом с Блоквилем Гара сертип вдруг заговорил:
— Все туркмены такие же пустые люди как тот пастух, которого только — что увидели, господин Блоквил.
Франсуз не сразу ответил:
— Пастухи во всех странах не ученые, господин генерал. Они просто пастухи.
— Но вы внимателъно глядели на этого пастуха?!
Блоквил, будто не слышал сертиба сам задал ему вопрос:
— Вы считаете туркмен очень сильными врагами?
Гара сертип ответил, пройдя пять-шесть шагов.
— Во всяком случае, это не тот враг, против которого надо выставлять пушки. Это я точно знаю.
— Тогда зачем надо было так мучаться и тащить за собой тридцать три пушки?
— Это политика, господин. Ты ведь военный человек. Пусть они почуят силу железного кулака шаха Насреддина.
— В политике?!
— Именно. Пушки — часть нашей политики.
— Это верно. Но вы бы могли придумать еще более тонкую политику. Например, могли бы пригласить текинского хана к шаху Насреддину и вести с ним переговоры…
Подняв указательный палец правой руки, Гара сертип, не желая слушать “политических ходов” Блоквила, воскликнул:
— Сегра бе месжит че кар! (Что делать собаке в мечети! — фарси).
Блоквил не был согласен с сертипом, но возражать ему не стал.
— А если и другие туркменские племена придут на помощь текинцам, что тогда делать?
Сертип почесал в затылке и улыбнулся. Его улыбка была ядовитой, словно он смеялся над вопрошающим.
— У туркмен племен и родов больше собачьего дерьма. А когда чего-то много, собрать его в одном месте бывает трудно. И что самое приятное для нас, туркмены никогда не были дружными. Нам только этого и надо. Дай Бог тебе тысячу лет прожить. Но даже через тысячу лет ты увидишь, что туркмены остались тем же разрозненным народом.
— На чем основана ваша убежденность?
— Потому что туркмены надменный народ. Причем, их высокомерие ничем не подкреплено. Оно идет от невежества. Умный человек никогда не бывает надменным.
— Да я и сам много раз убеждался, что чем умнее человек, тем он проще, господин. С этим я согласен.
Восприняв слова француза как одобрение его действий, Гара сертип оживился еще больше.
— Если бы было распоряжение высокочтимого Хамзы Мирзы, я бы направил гонцов к одному туркменскому тейпу — их зовут салыры…
— С какой целью?
— Цель ясна. “Марра бо дест-е душман баед кешд!” (“Змею следует убивать руками врага!” — фарси).
— Если салыры также ваши враги, станут ли они убивать змей, которые угрожают вам?