Чужой
Шрифт:
— Который час? — спросил Мариан у Вишенки. Из всей четверки у нее одной были часы, которыми она очень гордилась.
— Четверть пятого, — ответила она. — Надо идти.
— Ну, так идите, — сказал парень. — Я сейчас тоже приду.
— Зачем? — запротестовал Юлек. — Вместе ведь лучше!
— И так дойду. Не люблю таскаться с целой оравой.
Это прозвучало не слишком приятно, однако ребята и не подумали обидеться. Их заботило другое: а не собирается ли он попросту сбежать? Парень это, видно, почувствовал и пробурчал:
— Говорю, приду — значит, приду.
— Пойдем, —
— Ну, мы с Улей пошли, — громко сказала Вишенка. Парень не ответил, но Уля видела, что он рад их уходу.
Идя к тропинке, девочки слышали, как он толковал мальчишкам, что придется разрезать ботинок, иначе не налезет, на что Юлек завопил: «С ума сошел, такие замечательные кеды!» — и объявил, что мигом слетает домой и притащит какие-нибудь старые дедушкины тапки. Девочки еще не успели дойти до берега, как Юлек обогнал их, крикнул: «Сейчас вернусь!» — в три прыжка пронесся по мостику и скрылся в тополиной кроне.
— Что ты хотела мне сказать? — спросила Вишенка.
— Он стеснялся с нами идти, понимаешь? Тряпка у него грязная, и потом, он, наверно, хромает. Перед ребятами ему не так стыдно.
В приемной уже было несколько пациентов, но доктор еще не пришел. Уля, волнуясь, бегала то в кабинет отца, откуда можно было посмотреть на дорогу, то на кухню, к пани Цыдзик, которая своим спокойствием умеряла нетерпение девочки. Пани Цыдзик то и дело заходила в приемную, рассаживала больных, успокаивала, говоря, что доктор скоро будет, и, указывая входящим на соломенный коврик, мягко, но настойчиво призывала к соблюдению гигиены. Вернувшись на кухню, она присаживалась на табурет, раскидывала вокруг себя широкую юбку с множеством складок и принималась рассказывать Уле, откуда какой больной явился, попутно излагая свои взгляды на каждую болезнь и способы ее лечения. Уля пропускала эти рассуждения мимо ушей — не ради них она бегала на кухню. Ей приятно было само присутствие пани Цыдзик и ее ласково-заботливое отношение к людям.
— Что это ты, Улька, крутишься, как веретено? — спросила пани Цыдзик, заметив возбуждение девочки. — В чем дело?
— Отец что-то запаздывает…
— Не так-то легко ему из больницы вырваться. Держат его там, не пускают.
Через минуту Уля была в кабинете. Проселочная дорога по-прежнему была пуста, лишь обочиной маленькая девчонка гнала корову. В подсыхающих лужах отражалось розовое вечернее небо. На верхушке придорожной сосны уселась желтая коноплянка и робко затянула свою однообразную песенку. Потом вспорхнула и улетела: она первая заметила из-за поворота старый драндулет доктора.
Когда Уля снова вошла в кабинет, отец уже надел белый халат и мыл руки под спрятанным за ширмой рукомойником.
— Отец, я хотела… — проговорила Уля и остановилась, чтобы набрать воздуху.
Отец вышел из-за ширмы и внимательно смотрел на нее.
— У меня есть просьба.
— В самом деле? А что?
Уле показалось, что он обрадовался. Но она вовсе не хотела доставить ему удовольствие. И тут ей пришла в голову удачная мысль:
— То есть это даже не моя просьба, а Мариана и Юлека.
— Ах, вот как… — проговорил он медленно, как бы с разочарованием. И тут же насмешливо улыбнулся: — Ну, так что же?
— Тут один парень. Он порезал ногу. Нельзя ли. — Она не хотела говорить отцу «ты».
— Чтобы я его принял? — сухо закончил он.
— Да.
— Хорошо. Завтра. — Голос отца звучал теперь деловито и официально. — Сегодня у меня много пациентов.
— По-моему, у него жар, — с трудом проговорила Уля. — И нога загноилась.
— Ну хорошо, пусть будет сегодня. Когда он придет, постучи ко мне. — И, усевшись за стол, доктор начал раскладывать по местам очки, врачебные записи и инструменты.
Уля не уходила.
— Ну, что еще? — спросил он, не отрываясь от дела. — …Боюсь, что у него нет денег…
Рука, державшая стетоскоп, замерла. Доктор пристально посмотрел на дочь:
— Не бойся, я не потребую с него денег.
Уля чувствовала, что ее замечание задело отца, но извиняться не собиралась. Он сразу это понял:
— Ну, иди, дорогая, мне некогда.
Уля вышла на веранду. У калитки стояли Мариан, Юлек и тот, чужой парень. Опираясь о плетень, он с беспокойством смотрел на окна домика, то и дело оглядываясь на дорогу, как бы желая удостовериться, что пути к бегству открыты. Он был похож на собаку, которая боится, что ее ударят, но не убегает, потому что голодна.
— Ну как? — быстро спросил Юлек. — Договорилась?
— Конечно, — ответила она спокойно, как будто это было для нее привычным делом.
— Куда идти? — хмуро спросил парень. — Не торчать же здесь, у забора!
Уля провела его по тропинке к входной двери. Он шел за ней неровной, спотыкающейся походкой. У входа она остановилась и торопливо прошептала:
— Я буду рядом, на террасе. Позови меня, когда выйдешь. Может, тебе что-нибудь понадобится в дорогу.
— Ладно. Но мне ничего не нужно.
Они вошли в приемную. Парень сел радом с другими больными, а Уля постучала в дверь кабинета. Вскоре дверь открылась, и доктор быстро оглядел присутствующих.
— Вот он, — шепнула Уля.
— Хорошо.
Дверь снова захлопнулась. Парень сидел, уставившись в пол, чтобы не встречаться с любопытными взглядами соседей.
Зная, что мальчики будут ее ждать, Уля вернулась к калитке.
— Он нам сказал, как его зовут, — Зенек, Зенон Вуйчик! — немедленно сообщил ей Юлек. Глаза у него горели, новость казалась ему чрезвычайно важной.
— А в остальном мы знаем о нем столько же, сколько раньше, то есть вообще ничего, — пожал плечами Мариан.
— Знаешь, он ночевал на острове! — возбужденно продолжал Юлек. — Представляешь, целую ночь там пробыл! Один-одинешенек, в нашей палатке! В такой дождь! Хорошо хоть там было наше одеяло.
Уля давно догадалась, что Зенек провел ночь на острове.
— А что он теперь собирается делать? — спросила она. — Он не говорил?
— Нет, — ответил Мариан.
— Мы ему показали, где мы живем, — похвастался Юлек.