Цица: Биография кошки
Шрифт:
Мне рассказывали еще об одной умной кошке, но я не имел чести с ней познакомиться. Ее хозяйка жила одна и работала в какой-то конторе. Она уходила из дома рано утром и возвращалась в седьмом часу вечера. Для кошки у нее в двери был проделан ход с крышкой, которую та могла приподнимать головой. Так что кошка могла ходить гулять, когда ей вздумается. Хозяйка, конечно, баловала свою кошку — мы все их балуем, — но в одном она была непоколебима. Она оставляла кошке утром блюдечко с едой и, пока вся еда не была съедена, больше ей ничего не давала. Если еда успевала засохнуть — что ж, тем хуже для кошки. Это был единственный источник разногласий между кошкой и ее хозяйкой. Но в конце концов кошка нашла выход из положения. Вот что значит разумная твердость, удовлетворенно думала хозяйка, когда стала каждый вечер находить тщательно вылизанное блюдечко. И только через несколько месяцев она узнала, куда девается
Если Гарри был кошачьим Эрролом Флинном, Джордж был кошачьим Эйнштейном. Кошачьим гением. Его назвали в честь меня, и я горд тем, что ношу его имя. Родом он из Америки. Мой сын Мартин нашел его в Бостоне и привез с собой в Лозанну, хотя у него к тому времени дома уже жили две кошки. Как-то раз Мартин, который довольно либерально обращался со своими кошками, решил Джорджа за что-то наказать и закрыл его в ванной комнате. Через минуту Джордж уже лежал на своей любимой диванной подушке. Никто не мог понять, как он выбрался из ванной, но на следующий день загадка разрешилась. На этот раз Джордж умудрился открыть входную дверь — ему, видите ли, вздумалось погулять. Он подпрыгнул, ухватился передними лапами за ручку и повис на ней всей тяжестью. В конце концов защелка открылась, и дверь медленно распахнулась. Точно таким же образом он вернулся обратно. Узнав про это, Мартин стал на ночь запирать дверь на ключ. Но такой примитивной уловкой Джорджа не проведешь! Он отлично знает, что двери мешает открыться ключ. Я сам видел, как он пытался его повернуть. Повернуть ключ ему, конечно, не удается, но он устраивает такой треск и скрежет, что Мартину приходится вставать с постели и выпускать его на улицу. А вернувшись домой в пять часов утра, Джордж использует тот же прием, чтобы заставить Мартина открыть ему дверь.
В прошлом году, когда Джорджу было уже два с половиной года, он опять как-то набедокурил, и Мартин опять решил его наказать. На этот раз он запер его на кухне. Через полчаса Мартин решил, что Джордж уже достаточно наказан и пошел его выпускать. Но Джорджа на кухне не было. Он грелся на солнышке на балконе.
Признайте, что не каждая кошка может сообразить, как запирается дверь, да еще попробовать повернуть ключ. Но, казалось бы, когда один кот уже до этого додумался, другие, хотя и не способные изобрести такое, должны последовать его примеру. Но две другие кошки Мартина никогда этого не делают. Они просто ждут, когда он откроет им дверь. Я считаю, что эти две кошки слишком глупы даже для того, чтобы подражать Джорджу. Но Мартин уверяет меня, что они еще умнее Джорджа. Они просто эксплуатируют его. Зачем мучиться с ключом, когда для этого есть Джордж?
Одна моя знакомая как-то сказала, что не замечала на улице детских колясок, пока сама не забеременела. Тогда она увидела, что улицы кишат колясками. Точно так же до того, как у меня появилась Цица, я не замечал кошек. Теперь же я знаю всех кошек Фулема не хуже, чем своих соседей. С некоторыми я едва знаком, с другими же состою в тесных дружеских отношениях.
Самая яркая и самая симпатичная личность среди них — это Джинджер. Года три тому назад он вдруг начал заходить ко мне в гости. Поскольку я не знал его настоящего имени, я назвал его Джинджер, что значит «рыжий». В первый свой приход Джинджер выглядел ужасно. Он был необыкновенно тощий и грязный, и на спине у него зияла рана. Вел он себя как-то трогательно-доверчиво. Я стал его подкармливать. Он с жадностью пожирал все, что я ему предлагал. Кормил я его обычно во дворике, но он скоро обнаружил на кухне плошку Цицы, в которой всегда оставалась какая-нибудь еда. Так что при любой возможности он пробирался в дом и подъедал за ней. Звонил ли почтальон, приходил ли гость, выходил ли я вынести мусор или полить цветы в палисаднике — как только открывалась дверь, Джинджер срывался с забора и пулей бросался в дом, чтобы очистить плошку Цицы. Той это совсем не нравилось, она бросалась на защиту плошки и била Джинджера лапами по морде. Тот никогда не сопротивлялся и не давал ей сдачи, а просто отступал на несколько шагов. Как только Цице надоедало бушевать, он медленно и грустно, шаг за шагом, приближался к плошке и опустошал ее.
(Ну и пусть, думал я. Лучше уж пусть Цица делится своей едой, чем выпрашивает ее. Но вскоре я узнал, что у моего ближайшего соседа Бинки тоже есть кот, черный и очень старый, который почти никогда не выходит из дому. Я спросил Бинки, заходит ли к ним в гости Цица. «Иногда забегает, когда открыта дверь, — ответил Бинки, — поедает то, что лежит на блюдечке моего кота, и убегает опять».)
Затем дела Джинджера пошли на поправку. Его взяла девочка с нашей улицы. Он стал лучше выглядеть, шерсть его стала если не шелковистой, то, по крайней мере, гладкой, но рана на спине заживала очень медленно. И он по-прежнему приходил ко мне в полдевятого завтракать и скребся в дверь лапами. Когда я открывал дверь, он влетал в дом, хватал из плошки Цицы кусок рыбы, получал за это от нее пару оплеух, на которые не обращал ни малейшего внимания, а потом, увидев, что я несу ему еду во дворик, следовал за мной. Как бы поздно я ни приезжал домой на машине, Джинджер всегда выходил меня поприветствовать. Он терся о мои ноги, просил, чтобы я его погладил, и, конечно, надеялся, что я дам ему поесть. Он был вечно голоден, и соседи стали поговаривать, что у него, наверно, глисты. Но глистов у него не было — просто у него был неутолимый аппетит. Но при этом он никогда не отказывался поделиться едой с голодным. Или просто с друзьями. Если Джордж был самым умным котом, которого я знал, Джинджер был самым щедрым. Иногда он приглашал к завтраку черно-белого кота (про которого говорили, что это его сын), а иногда приводил еще и большую рыжую кошку с пушистым хвостом (считавшуюся его двоюродной сестрой). Джинджер делился с ними едой со старомодным, прямо-таки восточным гостеприимством.
Но по-настоящему Джинджер проявил всю широту своей натуры, когда появился Вельзевул. Это был маленький пугливый бродячий котенок странной, наполовину рыжей, наполовину черной, расцветки. У него была злобная рожица, и он очень походил на чертенка. Он никому не давался в руки. Джинджер понял, что Вельзевул гораздо более несчастный и голодный, чем он сам, и взял над ним опеку. Они всегда были вместе: вместе охотились, вместе переходили дорогу и вместе являлись завтракать. Джинджер не только терпел Вельзевула, но обычно, немного поев, отходил от плошки и предоставлял ему доедать завтрак. Позднее, как мы увидим, когда его врагиня Цица попала в беду, Джинджер так же трогательно заботился и о ней. Если бы среди кошек были святые, Джинджер заслуживал бы канонизации. Потом Вельзевул пропал, и Джинджер стал опять являться завтракать один. Некоторое время спустя я заехал, что со мной случалось чрезвычайно редко, в венгерский отдел Би-би-си, где я работал во время войны. Мой бывший коллега сказал, что только что процитировал фразу из одной моей книжки. Я спросил какую.
— Вы там говорите, что человечество делится на три подвида: те, что раньше работали на Би-би-си, те, что работают на Би-би-си сейчас, и те, что будут работать на Би-би-си в будущем. И вы еще говорите, что каждый, кто имеет работу на Би-би-си, мечтает оттуда уйти, а каждый, кто не имеет, мечтает ее получить.
Да, я помнил это место в одной из своих первых книжек и, поскольку ничто человеческое мне не чуждо, был очень доволен, что кто-то запомнил мои слова.
Вернувшись домой, я увидел соседку, которая знала всех кошек в округе. Она принимала участие в Вельзевуле, которого называла Джемимой, подкармливала его и пыталась его приручить. Я спросил ее, не знает ли она, что случилось с Вельзевулом.
— С Джемимой? — сказала она. — Ее взяли на Би-би-си.
— В каком качестве?
— Одна дама сказала мне, что на Би-би-си нужна кошка, и отнесла туда Джемиму. Она хорошо к ней относится, так что Джемиме там будет прекрасно.
— Но Би-би-си — громадная организация, — возразил я. — Вы не знаете, в какой ее взяли отдел?
— Нет, я только знаю, что ее взяли на Би-би-си.
Мне было жаль, что я больше не увижу этого котенка, но я был рад, что мое предсказание в очередной раз оправдалось.
Година бедствий
Затем последовала година бедствий. Это не значит, что в течение всего этого года я пребывал в безысходном отчаянии. Чтобы привести меня в такое состояние, недостаточно нескольких краж, пожаров и тому подобного. Но нельзя сказать, чтобы мне все это нравилось. Мы с Цицей реагировали на неприятности по-разному. Например, когда у меня обокрали дом, ее это явно позабавило. У нас с ней разное чувство юмора. Но последние два бедствия всерьез огорчили нас обоих.
Первое бедствие началось в конце мая: от чрезмерного увлечения теннисом у меня заболел локоть. Боль была не сильной, и я не стал обращаться к врачу, тем более что в начале июня мне надо было уехать из Лондона на несколько недель. Вернулся я в конце июля, в теннис все это время совсем не играл, и боль почти совсем прошла. Я опять стал играть в теннис (в первый же день играл три часа подряд), и тут локоть разболелся не на шутку.
Я пошел на прием к физиотерапевту мистеру С., персу по национальности, который несколько лет тому назад быстро вылечил меня от такого же недуга. Предварительно я посоветовался с знакомой докторшей, к кому мне обратиться — хирургу или физиотерапевту.