Цифрогелион: Оператор Бездны
Шрифт:
– А чего хотят эти Тени? – вопрос снова прозвучал от дохуя любопытного Жеки.
– Убить нас, наверное…
– Но зачем? И почему "наверное"?
– Никто не знает их конечной цели. Они ломают Стены, пытаясь пробраться внутрь. Это удавалось им лишь однажды, не считая тех раз, когда серые Души становились Чёрными тут, внутри Стен. Прорыв случился в самом начале, когда их нападения были редкостью. Они пришли со стороны леса, там ещё не было ни наблюдательного пункта, ни патрулей. Несколько дней они ломали Стену, но никто не знал об этом. Проделав проход и попав сюда, они принялись убивать нас… Тогда многие погибли, очень многие – серые Души были на другом конце города и пришли не быстро, да и когда пришли – победить Теней удалось далеко не сразу: во время битвы было разрушено несколько районов, убиты ещё сотни людей, мы потеряли одного Оператора, а вместе с ним погибла и Душа – так всегда случается. Но мы не знаем, почему Тени это делают, не знаем, почему убивают нас, и не знаем, является ли это их конечной целью. Возможно, им нужна лишь эта земля, или им не нравится создаваемый нами шум, или ещё что-то. Они не едят нас, не утаскивают с собой. Просто убивают…
– Значит, теперь вы только обороняетесь и оставили попытки узнать, что находится за пределами города? Но как вы тогда найдёте выход отсюда? Вы же не можете сидеть тут вечно – ты сама сказала, что Теней становится всё больше…
– Может, вы уже поцелуетесь? – предложил я.
В груди у меня поселилось какое-то неприятное чувство… Нет, – это не может быть ревность… Я убил её сестру, считай, в прикол – какая нахуя ревность?
– Становится хуже, – согласилась девчонка со своим любимым Жекой. Любовнички, блять, хуевы… – Но мы отказались от экспедиций вглубь внешнего мира лишь временно: сейчас наши лидеры работают над новым планом и копят силы. Они не откажутся от экспедиций насовсем, потому что уверены, – ответы и спасение для нас всех, – где-то там… А тут…тут нас ждёт только смерть.
Взгляд мой упал на пиздюка за соседним столиком. Ему было лет шесть-семь, и его задирали старшие пацаны, которым было лет по десять. Они смеялись над ним, что-то пытались отнять…
Сердце моё сжалось, а следом за ним сжались и кулаки…
Я закрыл глаза, сделал глубокий вдох и медленный выдох, борясь с желанием вскочить с места с криком "НАНИ?!?", что бы это восклицание, блять, ни значило…
Аниме снова пытается сделать меня частью этого мира, только теперь обостряя не пиздострадальческие качества, а героические. Я чувствовал в груди обжигающее, бурлящее чистой яростью желание восстановить справедливость и отхуячить всех этих малолетних пидорасов, одной бесконечно длинной вертушкой, но знал, что не должен так поступать. Не потому, что распускать руки, а в моём случае ноги, некрасиво, а потому, что так я прогнусь под ёбаное аниме и навязанную им манеру поведения…
Открыв глаза, я уставился на сестру Мисаки-тян, всеми силами стараясь не отводить взгляд в сторону, туда, где какие-то бессердечные мрази издеваются над несчастным светловолосым ребёнком, глаза которого трясутся от обиды. Ему некуда бежать – его окружили подлые хуесосы и, кажется, никто вокруг не желает ему помочь…
К сожалению, пока я смотрел в большие, прекрасные глаза сестры Мисаки-тян, я начал чувствовать запах карамели – видимо, они жили вместе и пользовались одни шампунем. В груди моей поселились бабочки, мне захотелось коснуться её мягкой, тёплой ладо…
Так, всё блять! Я стал дышать ртом, чтобы не чувствовать запаха, и смотреть чуть левее её башки, чтобы не видеть её идеальное, треугольное, нихуя не похожее на человеческое, лицо.
– А где живут дети, которые появились тут, без родителей? – спросил Жека. – Как мы, например.
Я попытался максимально заинтересоваться этим вопросом, чтобы забыть о шестилетнем бедолаге и о пиздостраданиях, так что сделал максимально заинтересованный ебальник, хотя мне, разумеется, было совершенно похую, где живут новоприбывшие дети, – меня куда больше волновали угловатые пряди волос сестры Мисаки-тян, дрожащие на хуй пойми откуда взявшемся ветру.
– Дети всегда появляются без родителей, а взрослые – без детей. Поэтому все взрослые, желающие завести ребёнка, регистрируются в специальной очереди, указав желаемый пол и возраст ребёнка, и ждут, когда в мире появится подходящий малыш.
Я слышал, как пиздюки обзывали мальца нехорошими словами. Они дразнили его…
Я выпучил глаза ещё сильнее, прилагая все усилия, чтобы игнорировать эту хуйню, но всё осложнилось тем, что я случайно посмотрел в глаза сестре Мисаки-тян… Боже, они такие большие и милые…
– А почему бы не завести собственных детей? – продолжал забрасывать вопросами девчонку Жека. – Зачем брать чужих?
– Тут это невозможно. Пока что ни одной женщине не удалось забеременеть…
– А если детей станет слишком много, и взрослых на них не хватит?
– Такого не может случится. Дети появляются реже взрослых, да и сами дети склонны становиться взрослыми и тоже начинать хотеть завести ребёнка, – она широко улыбнулась.
О боже… Какая улыбка…
– Дай сюда! – громко крикнул один из старших детей, донимающих маленького мальчика.
Я повернул башку как раз в тот момент, когда он вырвал из рук бедолаги мягкую игрушку: белого подмигивающего зайца с розовым ухом…
Кадр приблизился, теперь его полностью занимал розовоухий заяц… От вида этой игрушки сердце моё сжалось ещё сильнее. Я словно увидел призрака из забытого прошлого. Почему-то меня накрыла тяжёлая волна мрачной тоски…
В следующий миг сцена разъехалась по диагонали: в первой половине я видел белого зайца в руке отнявшего его уёбка, а во второй – того же зайца, лежащего на полу коридора.
Ещё мгновение, и весь кадр заняло изображение зайца на полу, а затем камера отъехала от него, впустив в кадр всю длину коридора.
Мальчик, этот самый мальчик из ресторанного дворика, но с отрубленными руками и ногами, медленно, из последних сил, ползёт по коридору, неуклюже перебирая обрубками, оставляя за собой длинный, кровавый след. Обрубки его конечностей наспех перемотаны какими-то верёвками, но не для того чтобы спасти, а чтобы отсрочить смерть, дав мне возможность застать мальчика живым…
Он ползёт к зайцу – его любимой игрушке. Его мать мертва, отца нет дома, и единственное, чего он хочет – обнять единственного из близких… своего друга – розовоухого зайца.
Почему-то в этот момент я думаю лишь о том, каким ужасным для этого мальчика будет осознание того факта, что он не сможет обнять свою игрушку, потому что у него больше нет рук…
– "Я верну ему руки…" – слышу я почти безумную мысль в своей голове. Я хватаюсь за эту мысль словно утопающий в ледяной реке за обломки льда. Я цепляюсь за последнюю возможность сохранить свой рассудок, пережить всё это…