Цикл "Город внизу" (СИ)
Шрифт:
Отец выбросил окурок и повернулся к нему. Лицо отца выражало раздражение и некоторое беспокойство.
— Да что ж с тобой такое сегодня? — спросил он даже, пожалуй, встревоженно. — Температура у тебя, что ли? Какие дочки? Дерево как дерево, старая ива. Успокойся уже со своим лесным царем, хватит. А то я начинаю думать, что тебе и вправду мерещится.
«Он тебе не поверит, — усмехнулся Лесной Царь. — Детям никто никогда не верит. Он, по большому счету, тебя и не любит. Он любит тот факт, что у него правильная семья, послушная жена, сын, из которого он надеется вырастить
Сын промолчал. Холодные невидимые пальцы Лесного Царя просунулись в щель приоткрытого окна, коснулись щеки, взъерошили волосы. Жестокое ласковое прикосновение.
«Я буду тебя любить, — шепнул Лесной Царь. — Мне не все равно. Я тебя понимаю. Я рад тебя слушать. Я тебе многое дам, мой бедный маленький друг — не такую дрянь, как они тебе обещают, «образование», «престижную работу», весь этот сор, нет! Я тебе дарю вот это: власть! страх и восторг! полет! всю эту лунную бездну! Ты будешь меняться, когда захочешь, как захочешь — и весь наш мир будет меняться вместе с тобой!»
От силы соблазна у сына захватило дух и похолодело внутри.
— Я не могу, — прошептал он еле слышно, бессознательно согласно кивая. — Я хочу к маме, — шептал он, думая о холодном ветре в нагих ветвях. — Не надо больше, ладно? — попросил он, мечтая о костре над обрывом, свежей ночью, над темными водами, под опрокинутой чашей звезд…
Отец не слышал или не слушал. Он смотрел на дорогу, держа руль одной рукой, а другой крутил колесико настройки автомагнитолы, разыскивая музыкальную программу по своему вкусу.
«Хватит себе врать! — сказал Лесной Царь. — Ну что ты цепляешься за мамкину юбку?!»
— Я боюсь, — шепнул сын беззвучно.
«Ладно, — усмехнулся Лесной Царь. — Тогда я сам возьму тебя!»
Нет! — хотел крикнуть сын, но тут ледяная рука сжала его сердце, а вторая перехватила горло.
— Папа… — без голоса, хрипом, — Лесной Царь меня… убивает… больно…
Из динамиков за сиденьями грохнула музыка, густой уверенный голос накрыл собой все эти трепыхания и стоны: «…Владимирский централ — ветер северный!..»
«Потерпи одну минутку, — ласково, с глубоким сочувствием сказал Лесной Царь — боль воткнулась в затылок холодным острием. — Сейчас освободишься, и станет легко, мой бесценный мальчик…»
Отец увеличил громкость и переключил скорости. Голова сына бессильно качнулась. В широко раскрытых мертвых глазах отразились огоньки магнитолы.
Сын уже целиком принадлежал Лесному Царю.
Рукопись, найденная под прилавком
Аннушке К.
– охотнице до ужасных сказок.
… Не тот этот город и полночь не та…
Бред, современные «Записки сумасшедшего» — а может быть, мой вариант истории о попаданце))
15 янв.
Сегодня
С живыми все понятно: праздники кончились. У меня не осталось ни одного подарочного альбома с видами. Под землей в праздники лучше всего продаются альбомы с видами, кулинарные книги и детские книжки с картинками. Я заворачиваю их в пленку, чтобы эта пыль — пыль везде, пыль всегда, пыль въедается в пальцы, в страницы, в легкие — не испортила глянцевые голубые небеса над Спасом-на-Крови. На обложках альбомов с видами чаще всего фотографии Смольного собора или Спаса-на-Крови. Небеса ужасно яркие, но на них можно смотреть. От вида блинов с икрой на обложке кулинарной энциклопедии просто тошнит. Под землей как-то странно воспринимается обычная еда.
Но покупатели реагируют спокойно. Под землей книги в подарок покупают по дороге. Второпях. Между прочим. Их даже не рассматривают особенно, только просят: «Мне что-нибудь покрасивее и подороже». Чтобы подарить каким-то другим, которые, в сущности, безразличны. Поэтому в праздники идет только три сорта товара. Детям — сказки, мужчинам — альбомы, а женщинам — жратву. И я обтираю пыль на пленке мокрой салфеткой — небеса вспыхивают такой голубизной, что глазам больно.
Отвык я от этого цвета. Но фигня это все.
Интересно, почему мертвые пропали. Никто не кончает с собой в праздники? Или что? Надежда в людях проснулась, хе-хе… Один-единственный труп подпирает спиной стену — наверное, наркоман; не иначе, как случайно откинулся. Даже не пытается уехать; неизвестно, куда его вывезет — а тут ему неплохо. Уже часа три стоит, не шевелясь — двигаются только зрачки, широкие и мутные. Следит за электричками.
Мертвые от метро не устают. А я — живой.
Я живу под землей, при искусственном свете. Я просыпаюсь при искусственном свете, выхожу в темноту, спускаюсь под землю и выбираюсь на поверхность, когда там снова темно и искусственный свет. Я существую при искусственном свете. Я не то, чтобы устал, но все время существую между сном и явью. Я начал забывать, что такое неискусственный свет.
Солнце… Даже странно вспоминать это слово.
Метро — это лимб, вот факт, пошлая истина, которой никого нельзя удивить. В лимбе нет настоящего света и быть не должно. Все правильно.
И никакая не преисподняя, вот что я вам скажу. Я не знаю, где преисподняя. Может, туда идут поезда, о которых объявляют «На этот поезд посадки нет». Может, туда можно попасть как-то еще. Но метро как таковое — за пределами. За верхними пределами и за нижними пределами. Поэтому в нем нет ничего по-настоящему ужасного. Все странное и бессветное, но не кошмарное. Лимб, этим все сказано.
Продавал я пачками фантастические романы, в которых люди спасаются в метро от некоего гипотетического конца света. В тридцатые годы. В восьмидесятые годы. В будущем. Апокалипсис, атомный взрыв, инопланетное вторжение… Фантасты — смешные люди. Ездили в метро — и впечатлились? Промелькнуть через лимб, выйти на поверхность с другой стороны, чуточку зацепить что-то такое у себя в душе… Хорошенькое местечко они нашли для спасения человечества! Я читаю и веселюсь. Интересно, они всерьез считают возможным спасение от ада в лимбе? Впрочем, они понятия не имеют, что это такое — метро. Они придумывают инопланетян и мутантов поужаснее, совершенно не представляя себе ни тех, ни других — а о самых обычных вещах не знают, и знать не хотят. Фантастика спокойнее действительности.