Цикл: Рохля
Шрифт:
– Ты не понял, - сказала Мардж.
– Вдарит не по Гедеону. Гедеон - что, он всего лишь не потеряет ребенка и будет устраивать свою жизнь, как может. Сильнее всех зацепит тебя и меня. Ты не повторишь всю эту неделю в точности, не скажешь всего, что сказано, и не сделаешь всего, что сделано. Ты… ты понимаешь, как все хрупко? А… а давай, я пойду?
– нелогично завершила она.
– Идти имеет смысл тому, кто лучше считает, - резонно возразил Дерек.
– Заодно воспользуюсь единственным случаем сделать то, что не сделано, и сказать, что не сказано. Не беспокойся, я знаю, что должно получиться на выходе. Удержу поди все, что там так хрупко?
–
– Вон, Драговица, наверное, могла бы порассказать.
– Я тебя люблю, - сказал Дерек.
– Ты меня… ну, надеюсь. То, что должно быть сделано - должно быть сделано. В остальном… ну, будем мантры читать, а?
– Это что же, значит, он, - Драговица указала на меня пальцем, - не зайдет?
– Я запишу на манжете, - Дерек мне подмигнул. Я цыкнул на него зубом. Все, что угодно сейчас может себе позволить, после витка - отопрется ведь, не докажешь. Да и манжет он сроду не носил.
Сами они не знали, что тут бывают дожди, и никто, разумеется, не предупредил. Лилия, обвешанная вещами, неуклюже переваливалась, следуя за мужем, который в каждой руке держал по ребенку. Она никак не могла их пересчитать. Проклятое заклинание позволяло видеть многочисленных домочадцев только в упор. Чуть только уходя из фокуса, они расплывались, и удержать их вместе можно было только за руку. Так и перемещались вдоль поребрика, цепляясь один за другого и строго-настрого заказав себе глазеть по сторонам: на эти огромные каменные домища, на пикирующие огнедышащие дракси, на то, как те паркуются, вписываясь на немыслимо крошечные пятачки. Будет время, насмотримся. Надоест еще.
Лилия и всегда-то в глубине души была против этой дурной идеи. Безумие - бросать, что имеешь, рискуя сытостью стольких ртов. Воспитание, однако, не позволяло ей перечить мужу, даже если казалось, будто все тяготы его заморочек выносит она одна.
Лишь бы не расцепились, лишь бы никто не потерялся по дороге! Пойди найди потом ребенка среди множества недружелюбных существ, спешащих, сгорбившись, под проливным дождем.
И вслух перекликать нельзя, только про себя, беззвучно шевеля губами. Не быть видимым, не быть слышимым… Это такая теперь будет жизнь?
Прикосновение к плечу. От неожиданности Лилия чуть не осела наземь под всем, что было на ней навьючено. Рыжий парень, из тутошних, небритый, стоял совсем рядом, и показался ей - с перепугу видимо - очень большим. Сутулясь, поднял воротник суконной куртки, на локтях которой Лилии почему-то запомнились кожаные нашивки, прихваченные швом через край. Темные очки, очевидно, позволяли ему смотреть сквозь их немудреную отводку.
– Мэм, это не ваш ребенок там зазевался?
Лилия, ахнув, метнулась с поребрику, где Ландыш глазела на прохожих, разинув рот и незаметно для себя выпустив ладонь брата. И то сказать, где ей прежде было увидеть столько разных странных лиц? Вот это, например: приснится в кошмаре - вскинешься в холодном поту. Мощные челюсти, обвисшие брыла, хрящевые наросты на коже, величиной с кукурузное зерно, и серые бельма без зрачков. Так и чудится: подойдет и всю тебя выпьет. Оно в сером кожистом плаще и в зеленом платье. Нешто женского полу? Мимо, мимо иди!
Она и прошла мимо, только на рыжего парня приподняла верхнюю губу. А зубищщи-то!
– Бедфффорд? Я вижжу вассс чащщще, чем хотелосссь бы.
– Ну, мэм, мы же все еще выясняем, кто из нас лучше кидается камнями?
Рыжий ухмыльнулся, но как-то нервно, и сделал шаг с тротуара по направлению к дракси. Пелена дождя тут же скрыла его. Лилия дернула Ландыш за руку, суля выволочку растяпе. Страшно подумать: а потерялась бы?
Я вышел из стеклянных распашных дверей участка и задрал голову, соображая, будет ли дождь. И идти ли пить пиво. Маленький дракон-частник, места на четыре, не больше, плюхнулся наземь у самого тротуара, и я едва успел отскочить, чтобы не быть обрызганным. Впрочем, если и вскипел во мне гнев, то мигом остыл, стоило мелькнуть в глубине салона ухмыляющейся рохлиной физиономии.
– Тысячу лет тебя не видел. Как ты? Где нынче?… ну, ты понял, кто.
– Садись, - вместо ответа велел он.
– Там расскажу. По дороге, и дома, если согласишься погостевать.
И верно, туча над головой набрякла весьма нелюбезная. Может, даже и с градом. Я поспешно нырнул в салон, моргая и пытаясь в сумраке рассмотреть своего бывшего шефа. Куртка та же, зеленая, с заплатками, и грива. Рыжая. Глаза… глаза повеселели, блестят.
– Заедем только, заберем одного человека.
Я степенно кивнул. Дракона нанял он, значит, летим, куда хозяин скажет.
Дракон оказался молодой, резвый, но не слишком аккуратный. Внутренности мои клубком катались, пока он не приземлился подле Юридической Академии. Дождь лютовал вовсю, потоки струились по стенам, колоннам и парадной лестнице из черного гранита, одевая в перламутр и само здание, и львов по его бокам. Я порадовался краткой неподвижности, и тому еще, что мне не надо наружу. Дерек откинул дверцу, высунулся и призывно махнул рукой.
Видимо, нас уже ожидали в портике. Быстрые каблучки процокали вниз, и, прикрывая голову портфелем, в салон запрыгнула совершенно мокрая румяная юная дева. Они весело поцеловались.
– Уф! Господин Реннарт, вы ведь меня узнаете?
– Я знал бутон, - церемонно произнес я, ожидая, пока помада неторопливо удалялась носовым платком.
– Теперь я вижу прекрасный цветок. Решили учиться на юриста, мисс Пек? Очень смело с вашей стороны записаться на официальные слушания.
– Да не то, чтобы очень, - она бросила Дереку взгляд, как яркий мячик.
– У нее, - снисходительно объяснил Рохля, - теперь другая фамилия. И, к слову, Реннарт… Тебе тут передавали привет и зазывали в гости.
11.06.04
День Полыни
повесть
Накануне всем сотрудникам Управления пришлось задержаться дотемна: новость пришла поздно и была того свойства, что крайне секретны сами по себе, но требуют, чтобы их обязательно довели до сведения ответственных лиц. Наши лица понимали это как никакие другие, а потому сидели смирно на составленных рядами стульях, не роптали, а только время от времени переменяли ноги, когда одна уставала, положенная поверх другой. Начальник лейтенант Баффин, пыхтя и пфекая, и шевеля бакенбардами от усердия и ответственности, объяснял, каким именно образом мы ничего не должны делать.