Циклоп в корсете
Шрифт:
– Будем надеяться, что нужный листочек там, – сказала слегка побледневшая Мариша.
На похороны мы не поехали, как заметила Мариша, вид кладбищ в сложившейся обстановке вызывает в ней тягостные ассоциации. Поэтому мы приехали прямо на поминки. Дверь в полном соответствии обычаю была не закрыта, и мы вошли, никого не потревожив. На поминки женщины, которая вела уединенный образ жизни и избегала общения, как говорила про Милу ее мать, собралось довольно много народу. В одном углу сидели Леша и Петечка, которых со
Ирина Юрьевна сидела во главе стола вместе со своим братом. Рядышком – Головина и худая, плохо причесанная девушка Наташа, которая оказалась единственной из подруг Милы. Аполлон Митрофанович прибыл сразу же за нами, был он в самом радужном настроении, что на поминках производило впечатление несколько странное. Если бы Кротов, прибывший вместе с ним, не шепнул нам, что одна из вороха бумажек, переданных Маришей, оказалась тем самым листочком, мы бы даже оскорбились за Милу. Спасенного от разорения Аполлона, в конце концов, можно было понять.
К нашему приходу гости уже давно съели по обязательному блину и запили его киселем с водкой. Затем они, должно быть, в основном налегали не на закуску, а на спиртное, потому что к нашему приезду атмосфера перестала быть грустной. А уже через полчаса все, как обычно, забыли, по какому поводу собрались. За столом потекла беседа, никак не касающаяся Милы. Нас с Маришей это никак не устраивало. Поэтому Мариша встала и сказала:
– Я хочу произнести тост в память о несчастной девушке, именно в честь ее, а не тех близких, как она думала, ей людей, которые допустили, что она стала наркоманкой и погибла молодой на чужбине.
И Мариша многозначительно взглянула на Ирину Юрьевну. Она воззрилась на нее с видом рассерженной Немезиды. Все гости, которые еще не были настолько пьяны, чтобы потерять способность соображать, проследили за ее взглядом. Ирина Юрьевна покрылась неровными красными пятнами.
– Что вы на меня уставились? – гневно воскликнула она, отбрасывая руку своего брата, пытавшегося ее удержать. – Вам бы столько неприятностей, сколько принесла мне эта девчонка. И вы еще смеете обвинять меня в ее смерти. Знали бы вы, что это были за годы. А уж деньги! Она только и умела, что тратить и клянчить – еще и еще. Мы от нее только и слышали – дай, дай. А вы знаете, что она украла из дома несколько ценных фамильных вещей, доставшихся мне от матери? А ее номер с замужеством? Из-за него мы потеряли комнату, которую мой муж зачем-то завещал Миле, а не мне, его законной супруге, столько лет терпевшей его пьянство.
– Как вы можете так говорить про свою дочь! – воскликнула Мариша. – Вы не мать, волчица заботливее относится к своему детенышу, чем вы. Вы даже не расстроены Милиной смертью.
– Да, я не мать! – завопила уже совсем пунцовая Ирина Юрьевна. – И слава богу! Я бы не пережила, случись подобное с моей дочерью, будь она такой дрянью.
– Ира, что ты мелешь, – среди гробового молчания раздался голос Аполлона. – Ты же говорила, что она наша дочь!
– Твоя, твоя дочь, успокойся, – в сердцах бросила Ирина Юрьевна, снова усевшись на свое место. – Твоя, но не моя.
– Как это? – удивился Аполлон.
– А ты подумай, – посоветовала ему Ирина Юрьевна. – И вообще, я думаю, что не стоит обсуждать эту тему при посторонних.
– Нет уж, извини, – воскликнул Аполлон. – Я не вижу тут посторонних. И мы будем обсуждать это здесь и сейчас. Ты что, не помнишь, сколько денег я дал тебе для нашей дочери? А теперь выясняется, что она вовсе и не твоя. Так куда делись мои деньги?
– Вот что тебя волнует больше всего – деньги, – презрительно ухмыльнулась Ирина Юрьевна.
– Нет, но я хочу знать правду! Я требую, в конце концов!
– Хочешь правду, что ж, изволь! – разозлилась Ирина Юрьевна. – Покопайся-ка в своем прошлом, может быть, припомнишь романчик с одной девочкой, с которой ты разок-другой переспал и которую затем бросил. Могу напомнить, ее звали Людмилой, младшую сестру моего покойного мужа.
– Людмила! – эхом отозвался Аполлон, по его вытянувшейся физиономии было видно, что это имя ему знакомо.
– Да, Людмила, Людмила, – яростно подтвердила Ирина Юрьевна. – Что, припоминаешь? Она и есть мать Милославы.
– Людмила, Мила, Милослава, – ошарашенно повторял Аполлон. – Какой же я был дурак! Вот кого она мне напоминала – Люду. А я все ломал голову, почему моя дочь похожа больше на твоего мужа, а не на нас с тобой. Выходит, что твой муж был ей дядей? А он об этом знал?
Ирина Юрьевна только презрительно фыркнула:
– Конечно, знал. Вообще, это была его идея с удочерением.
– А Мила?
– Ей это было необязательно, – отрезала Ирина Юрьевна. – И так с девчонкой не было сладу, а так бы вообще от рук отбилась.
– Вот почему вы никогда не любили Милу, – вклинилась Наташа. – А я все удивлялась, думала даже, что мне это казалось.
– Давайте не будем обсуждать, кому что здесь чудится, – сказала Ирина Юрьевна. – Я вам все рассказала, моя совесть чиста, и я бы хотела, с вашего разрешения, пойти и прилечь. Я устала.
– Минуточку, – остановил ее Кротов. – Вы столько лет дурачили людей, а теперь хотите так просто выйти из игры? Вы понимаете, что следует из вашего признания?
– Оставьте ее в покое, молодой человек, – резко прервал его брат Ирины Юрьевны и решительно встал из-за стола.
Проводив женщину в спальню, он вернулся к гостям.
– Вы поймите, – обратился он к присутствующим, – Ира от горя сама не понимает, что говорит. Мила, конечно же, была ее родной дочерью, но она принесла матери столько горя и разочарования, что Ире показалось легче отречься от нее, чем краснеть, вспоминая выходки Милы. А в последнее время она стала и вовсе неуправляемой. Она без стеснения требовала у нас с сестрой денег на наркотики. Конечно, мы не давали, и тогда разыгрывались безобразные сцены.