Цирк
Шрифт:
Огарев досчитал до трех и замер. В руку мягко пришел заключительный на сегодня мандарин. Осыпался вслед за буйно пахнущей мандариновой кожурой на ковер канат. Прожектор мигнул и ослепил Огарева. Сима не появлялся. Огарев зажмурился, открыл глаза и снова досчитал до трех. Зал бушевал, а Сима стоял у занавеса. У другого выхода. Слева, а не справа! Репетировали они не так.
Огарев поймал Симу на входе в гримерку. Сегодня темнота его не забрала.
– Там девчонка была, я там бы не вышел быстро, – отдышавшись, доложил Сима. – Олей зовут, – добавил он.
Огареву было все равно, как ее зовут. Еще немного, и они сорвали бы номер. Еще
– Пап, а девчонка?
– Какая девчонка?
Сима прищурился. Огарев все еще видел сына через призму слепящего на арене прожектора. Сима расплывался.
– Чужая девчонка у нас за кулисами. Оля же!
Оля оказалась в гримерке раньше, чем успела крикнуть «Браво!»
– Бра… – начала она прямо в лицо мужчине с мандаринами, но через несколько минут уже сидела на стуле за дверью с очередной табличкой «Грим». Только на этой табличке внизу синей ручкой кто-то нацарапал: «Огаревы». Огаревы, видимо, стояли перед ней. Сима мялся у двери, хрустя суставами, и будто бы хотел уйти.
– Кто пустил тебя в цирк? – начал мужчина, перебирая мандарины в корзине и откладывая на пол помятые.
Он не смотрел на нее, но Оля почему-то знала, что должна ответить. Он же видел, как она прошла через служебный вход.
– Дайте мандаринку, дядя. – Оля вздохнула. – И я уйду.
Мужчина вскочил и, не разворачиваясь, кинул мандарин из-за головы. Оле нужно было вытянуть руку вверх в нужный момент. Оле нужно было поймать мандарин, не встав со стула. И она поймала. Холодная мягкая корка цвета заходящего солнца послушно легла в руку, и Оля почувствовала себя так, как будто действительно смогла удержать целое Солнце в ладони. Она поймала. Мандарин оказался ненастоящим, игрушкой, муляжом, обманкой для детей. Но она же видела, как падали на ковер манежа шкурки, и запах, запах нельзя подменить! Или можно?
Огарев не обернулся. Стука не было. Он знал, что, если не было стука, предмет пойман. Оля набралась смелости и задала вопрос:
– А тайну каната расскажете?
– Зови меня дядя Паша, – Огарев улыбнулся. – Это называется «Индийский канат». Но мы включили в номер еще и корд де парель. Пойдем.
Он открыл дверь гримерки и крикнул во мрак цирка:
– Саныч! Проведи экскурсию!
Огарев забрал у Оли мандарин, подбросил его и обратился уже к ней:
– Но своим глазам доверять не советую.
Оля следовала за человеком, которого Огарев назвал Сан Санычем. Тот вел ее по узким коридорам и лестницам, и Оля шла, не задавая вопросов. Он оставил ее под куполом, на самом верху, откуда зрительный зал казался кукольным, миниатюрным, и пошел проверять моргающий пыльный прожектор.
Под куполом болтался трос, выкрашенный в иссиня-черный. Такого же цвета был мазут на гаражах, по которым Оля с Жориком лазили в детстве. На тросе был закреплен металлический цилиндр, за цилиндр цеплялся карабин. Подобная конструкция могла выдержать не только Симу и его папу, но и всех индийских женщин с их собаками. Трос оставался незаметным для зрителя, прятался в черноте купола, и Огаревы умело это использовали в номере. Темноты не существовало. И Оле вдруг стало страшно, невероятно страшно для тринадцатилетки, которая безнадежно застряла в наивном шестилетнем возрасте. Чудес не бывает, и мама правду сказала мелкому Тёме (когда тот на прошлой неделе подглядел, как папа затаскивает в квартиру подарки): Дед Мороз ненастоящий.
– Ну что, посмотрела?
Сан Саныч возвращался к Оле, спрятав руки в карманах. Оле показалось смешным, как грациозно ходит коренастый и полный мужичок по узкой балке, она хихикнула, качнулась и чуть не оступилась. Сан Саныч не смотрел под ноги и что-то насвистывал. Он остановился у троса и стал снимать с него цилиндр. Зазвенели карабины.
– А как же темнота? – шепнула Оля.
– Э, девочка! Игра света, переодевания, был белый – стал черный. Ты хоть видела, в каком он костюме в манеж выходил и в каком возвращался? Мало ли они в жизни надурили людей… Спускайся тем же путем! – проворчал Сан Саныч, не оборачиваясь. – А то Огарев все ждет, черт знает, какой конь его укусил. У фонтана ждет.
Оля, стуча ботинками о металлические балки и лестницы, спотыкаясь и хватаясь руками за поручни, спустилась в фойе. Гардероб, дверь, скользкая дорожка у цирка – она миновала все, переходя с шага на бег и опять на шаг, но, завидев дядю Пашу, сидящего на краю фонтана, притормозила. Он больше ее не удивит.
– А волшебство ваше ненастоящее! – закричала ему Оля издалека.
Огарев только постучал ладонью по чаше фонтана, приглашая сесть рядом. Оля подбежала и, подбирая под себя коротенькую курточку, уселась. Шевельнула бровью, как ей казалось, по-взрослому (так делала ее мама) и спросила:
– Ну?
– Ты ходила смотреть на канат?
Оля кивнула.
– Сима сказал: ты останешься.
Оля, сама не зная почему, снова кивнула. Тогда Огарев потянул Олю за рукав куртки, встряхнул его, и что-то закололо локоть.
– Ай! – вскрикнула Оля.
Огарев схватил край мохерового шарфа и вытянул его из Олиного рукава. Тот самый мамин противно-зеленый шарф, который она еще днем втоптала в снег. Шершавый, жесткий и неприятный на ощупь шарф куснул Олю за руку. Огарев намотал его на ладонь, слез с фонтана, сделал пять шагов назад и кинул ей. Оля поймала. Поймала и не моргнула. Огарев медленно захлопал в ладоши. Оля держала колючий шарф и думала, что ей не гулять во дворе еще неделю, если Влад и Артём выйдут с представления и встретят ее у фонтана. Они снова всё расскажут отцу. С последним хлопком Огарева шарф перестал колоться, и мыслей о доме, о папе, маме и братьях больше не было.
Глава 4
Уроки правописания
Декабрь 1993 года
Саратов, Заводской район
Письмо 1. Лена – матери
Мама, я помню, что ты не любишь телефонные звонки и просила писать. Но ты и на письма мне отвечать не хочешь. От Камышина до Саратова не так далеко – ты могла бы приехать и помочь. Дети одни, мама Толи приезжает из Энгельса, но жить у нас она не может: у нее тоже работа!
Ты просила рассказать, как Оля. Оля учится на пятерки только по математике, по остальным предметам у нее неуд. Грозятся оставить в седьмом классе на второй год. Все чаще дерется, а теперь еще этот ее цирк. Распотрошила старые коробки на антресолях, вытащила оттуда игрушки, нашла лоскутные мячи и жонглирует. По всему дому соль – сыплется из этих мячей. Я ее ругаю, а она мне: «Ну надо же утяжелить!»
Влад тоже хорош. На днях вызывали меня к директору. Ты скажешь, что это Толины гены. Нет, это мы недосмотрели, потому что некому было с ними нянчиться.
На работе у Толи обещают сокращения, зарплату задерживают по полгода. С другой стороны, чего мы ждали, давно пора, завод еще долго держался. У меня все та же зарплата и все столько же работы. Детей в классе много, а я одна. Классы забиты, тетради таскаю каждый день домой, надорвусь скоро.