Цитадель огня. Мрак остается (сборник)
Шрифт:
Вани направилась прямо к ним, Грейс и Лирит следом.
— Не беспокойся, сестра, — сказала Лирит. — Я тоже в свое время обманулась.
Ее слова поразили Грейс.
— Ты хочешь сказать, что встречалась с народом Вани и Сарета раньше?
— Не совсем так, сестра. Они пришли в Ар-Толор в конце лета, и Эйрин, Дарж и я отправились посмотреть на них. Но я слышала, что нельзя на самом деле близко узнать морнишей.
— Ты хочешь сказать — морндари, — произнесла Грейс.
Темноволосая колдунья покачала
— Вани, — обратилась Грейс, — ты не говорила нам, что морндари и есть твой народ.
— Так мы сами называем себя. По-фаленгартски мы называемся морниши, или кочующий народ. Хотя чаще нам дают имена куда менее лестные.
Фолкен почесал подбородок:
— Морндари. Почему мне это слово кажется знакомым?
Вани взглянула на Сарета, тот кивнул.
— Это значит народ Моринду, — сказала Вани.
Выцветшие глаза барда широко раскрылись:
— Моринду? Ты имеешь в виду Мрак Моринду, затерянный город магов? — Он ошеломленно посмотрел на Мелию.
Янтарные глаза богини сверкнули:
— Признаю, я часто размышляла о том, правда ли это.
Неожиданно чей-то пронзительный голос донесся из открытой двери фургона в форме дракона:
— Сарет, где они? Приведи их ко мне, сейчас же! Я могу умереть в любой момент.
Сарет усмехнулся:
— Глупости, аль-Мама. Ты точно знаешь, когда отправишься в Большое Путешествие. Ты мне сама говорила, что тебе об этом поведали карты.
— Эй, где ты, негодник? — снова пронзил воздух голос. — Я наложу на тебя вакша на моем смертном одре, слышишь ты меня? Давай сюда!
— Что такое вакша? — спросила Грейс.
— Проклятие, — ответила Вани, улыбнувшись.
Бельтан сжимал в руке глиняную кружку.
— На твоем месте я бы пошел.
Он отхлебнул из кружки, поморщился., но заставил себя проглотить ее содержимое.
Эйрин скривилась:
— Бельтан, этот лечебный чай, который аль-Мама заварила тебе, ужасно пахнет. Как ты вообще можешь пить его?
— Она сказала, что я должен выпить все, иначе она наложит вакша, от которого у меня…
Он покраснел и быстро отпил еще глоток.
Вани направилась к фургону.
— Сейчас моя аль-Мама заглянет в ваше будущее, — пояснил Сарет Грейс и Лирит. — Остальных она уже видела.
Лирит отвернулась и скрестила руки на груди.
— Я остаюсь здесь. Я уже знаю свою судьбу.
Сарет поглядел в спину Лирит, но Грейс не смогла понять выражения его глаз.
— Сюда, — пригласил он, и Грейс прошла за ним и Вани в фургон.
Глазам Грейс потребовалось время, чтобы привыкнуть к мраку тесного помещения. Потом она уловила легкое движение и различила худую, похожую на птицу фигурку, завернутую в одеяла.
Женщина, лежавшая на лавке, была очень старой. Точное определение возраста потребовало бы более близкого рассмотрения, но даже так Грейс была уверена, что ей перевалило за сто лет. Руки старухи походили на высохшие палки, нос — на клюв грифа, а вот глаза ее были живыми и ясными, как луна в полнолуние.
— Оставь нас, Сарет, — проскрипела старуха.
Грейс слышала, как его деревянная нога гулко застучала по деревянным ступеням. Она раскрыла рот, не зная толком, что хотела сказать.
— Закрой рот, девочка, и дай мне посмотреть на тебя, — произнесла женщина своим неприятным голосом.
Грейс поспешно закрыла рот.
— Ай-ай-ай. — Женщина покачала головой и заулыбалась, показывая единственный сохранившийся зуб. — Какая же ты худышка! Я думала, что ты совсем другая! Однако внешность порой обманчива, не так ли? — Она захихикала, касаясь своей почти лысой головы. — Теперь дай мне свою руку.
Пока Грейс пребывала в замешательстве, костлявая рука высунулась из-под одеяла, и тонкие пальцы сжали ее запястье с поразительной силой, притягивая к себе. Старуха перевернула руку Грейс ладонью вверх и принялась изучать ее. Затем снова захихикала:
— Да-да, я вижу это в тебе. Ты сильна, девочка. В конечном счете, возможно, ты даже сильнее всех остальных. Многие сломаются, прежде чем все завершится, но только не ты. Именно ты будешь сильнее всех. В этом твоя судьба.
Грейс с трудом могла дышать. Нет, старуха ошибается. Она не была сильной. Она чувствовала себя усталой, духовно сломленной, ненужной, как вещь, которой попользовались, сломали и выбросили прочь. Даже теперь она могла видеть тень, такую же голодную, как и те бестелесные существа в пустоте между мирами.
Она вырвала свою руку.
Старуха недовольно заворчала:
— Не думай, что я ничего не вижу. На тебе лежит тень более тяжелая, чем на других, — память о прошлом. Те, кто говорит, что прошлое не может вредить, — лгут. Оно может поглотить твою суть и оставить только пустую оболочку. Но, — старуха наклонилась ближе, ткнув пальцем в грудь Грейс, — только если ты позволишь ему.
Грейс с трудом пыталась найти слова.
— Но вы сказали, что верите в судьбу. Что, если у меня нет выбора?
— Перестань! — Старуха недовольно махнула рукой. — Судьба такова, какой ты сама ее сделаешь. Каждый день нам приходится выбирать по тысяче раз на день. Повернуть налево или направо? Выпить воды или вина? Судьба — это то, куда нас в конечном счете заводят наши решения. Не больше и не меньше. Если ты не можешь избежать судьбы, это не значит, что ты не можешь подправить ее.
Грейс в сомнении покачала головой, потом задумалась. Пожалуй, слова старухи не такие уж безумные. Эти рассуждения похожи на теорию хаоса, а не на волшебство.