Цитадель

Ганова Алиса

«Чтобы узнать срок возвращения посланников, нападавшие должны были бы выслеживать их появление в порте или городе. Однако за четверть никто, кроме булочницы, не обратил внимания на подозрительных чужаков. Выходит, знали, когда ждать? Откуда? Если пособник следовал за искателями, как известил сообщников? И почему их поиски бесплодны даже с использованием Влиятельных камней?»

Теоретически Клахем знал, каким образом подобное возможно, и от одного подозрения тошнота подступала к горлу.

«Осведомитель! Но кто? Темная?
– сейчас он как никогда желал, чтобы это была она, но полные ужаса глаза Тамаа при нападении говорили об обратном.
– Не

урод же? Тому ямы рыть да червей ловить за счастье. И все же скидывать со счетов его не следует…»

Размышления прервал помощник:

– Мятежники потеряли разум, и лекари бессильны. То рыдают, то хохочут, то кидаются. Одному показалось, что рука не подчиняется ему, и он откусил себе пальцы.

– А Братья? Сильно болеют?

– Хворают, но жить будут.

– А мальчишка?

– Лучше всех.

– Спит?

– Нет, – коротко изрек Кинтал, не вдаваясь в подробности.

– Одно к другому, и он вдобавок!

– Дело молодое, – помощник провел рукой по коротким, почти седым волосам, и улыбнулся.

– Не была бы темной, я был бы спокоен, а так… одни странности! Дикарка неожиданно стала темной, покушение, появление одурманенных лжетемных. Мало? А еще тревожит догадка, что тот, кто лишает разума дурманом, творит это не только для подчинения и подавления страха, но и сознательно скрывает преступников от надзора! И в довесок Бокаса, хлопая дурными глазами, голосит на каждом углу: «Как подобное могло произойти?!» - он изобразил противный писклявый женский голос.
– И пытается перегрызть Ло глотку. Нет более покоя даже в здесь, Цитадели! Пытаюсь удержать, а утекает, как песок сквозь пальцы. Душа мечется от предчувствия беды!

Кинтал внимательно всматривался в уставшее, изнеможенное бессонными ночами, лицо наставника.

– Зато мы знаем, что это не один из Старших, иначе бы…

– Я? Я достаточно пожил. Подготовил тебя. Мне нечего бояться.

– Долон утверждает, что Бокаса изменилась.

– С чего взял?

– Темная подсказала.

– Тьфу, – сморщился старик.
– Нашел, кого слушать. О, Боги, Боги! Скоро земля сойдется с небесами, если темная дает совет, как поймать… - он запнулся и яростно сжал кулак.

– Крысу, – хладнокровно закончил Кинтал.- Другого объяснения нет.

– Может, темная? – с надеждой вымолвил старик.

– Зря ты так относишься к ней. Она с Ло сияющих глаз не сводит. Кто-то хорошо ее подвел под подозрения.

– Да, хитро подгадали.

– И именно она подметила, что Бокаса или болеет, или худеет.

– Весьма насущные вопросы для обсуждения! – недовольно хмыкнул Клахем.

– А он послушал и проверил, – помощник сделал паузу.
– И заметил, что ее мысли и образы пустые, как мираж. Ускользают, не рассмотреть. При присущих ей недовольстве и жажде власти, это весьма подозрительно.

– Если утверждает, что все пустое, ускользает, как узнал?

– Через Басу. Она о чем-то догадывается, ощущает грядущие перемены. Невтерпеж Бокасе.

– Совет?

– Скорее всего. Следует что-то предпринять?

– А надо ли?

– От мелкого камня расходятся глубокие волны, способные перевернуть крепкую лодку. Если не пресечь, не сокрушит ли разросшееся зерно сомнения неприступную крепость изнутри?

– Ты мое утешение, Кинтал. Никогда не сомневался в своем выборе! – старик за всю беседу впервые улыбнулся и с одобрением посмотрел на собеседника – будущего главу Ордена.
– Но давай подумаем: Бокаса пугает падением влияния братства, но авторитет велик настолько, насколько возможно. Надавлю чуть больше, и из защитников превратимся в узурпаторов. Люди не благодарны по своей натуре, завистливы. А некоторые Братья заносчивы и хотят больше почтения. Таких мало, но они есть, и этого не стоит отрицать. Бокаса подначивает, собирает вокруг подобных себе. И пусть! Позже вскроем нарыв и покажем Братству, кто потерял страх и трепет, – Клахем тяжело вздохнул и остановил взгляд на разинутой пасти зверя, служащей напоминанием, что без воспитания нет уважения и порядка.
– Я старался жалеть каждого младшего, и они решили, что Старшие слабы и глупы. Настало время для истины. Кто чист, должен постичь, почему необходимы строгие меры. Кто ошибся, должен узреть падение и раскаяться! Моя цель – объединить Братство, подтолкнуть к самоочищению от скверны, а не угрожать и безмерно сжимать кулак. Мы следим за империей и ее пределами, неужели придется еще следить друг за другом?

Его суровый, решительный взгляд встретился с понимающим Кинтала.

– Настало, – согласился собеседник. Но, видимо, решение далось Клахему тяжело, и простой поддержки ему показалось мало.

– Ты не понимаешь! – старик резко обернулся и с жаром продолжил.
– Я жажду не наказания, а прозрения! Толку поучать и тыкать носом, если у кого-то нет чести и совести, и Братство он рассматривает как власть. Они должны прозреть, покаяться, осознать ответственность, свое единство! А кто не захочет впустить свет звезды, будет сидеть в темноте. Если и это не поможет, пусть упокоятся без боли и страданий.

Кинтал молчал и с сожалением смотрел на метавшегося старика с горящими глазами.

– А с Ло? – осторожно спросил мужчина.
– От него тоже хочешь прозрения и раскаяния?

– Нет. С ним другая игра, – вздохнул наставник.
– Он должен стать сухим, черствым, суровым и подозрительным. А главное, не отступать от догм, ибо перемены расшатывают устои.

– А разве новое не является движением вперед?

– Пусть развивается орден, но я не хочу, чтобы плесень сгноила корни. Пусть пока все движется по течению. Пусть, кто бы ни стоял за переменами, ошибется в расчетах, и покажет зубы, пока мы сильны. Враг, сосед, друг лучше всего познаются, когда предстаешь перед ними слабым и беспомощным.
– Клахем обернулся на Кинтала.
– И нечего жалеть его. Если она чиста, пусть будет, но молчаливой тенью.

– А ему нужна тень?

– Нет, потому пусть будет. Этого я у него забирать не буду.

– Поддерживая Бокасу, ты сыплешь яд в его рану.

– Он сильный.

– Наступит день, когда он примет решение, станет жестким и закроется.

– Это будет моя победа! Твой преемник не должен быть мягкотелым моллюском, выискивающим во враге благо. Да, дар делает его и несчастным, но это не повод быть доверчивым и слепым!

– Дай ему время, и он сам согласится на ее испытание.

– Нет времени! – отчаянно рявкнул старик.
– Одно к другому. Покушение, неуловимость, Бокаса своевольничает.

– Однако к ней ты снисходителен, а к нему суров и холоден.

– Потому что люблю его и забочусь! Я помню свой урок. Он был слишком жесток, и до сих пор при воспоминании о том сжимается сердце, и не дают покоя мысли, что сделал не так? Это больно! Я оберегаю мальчишку, как могу, исходя из своего опыта. Недоглядишь – боль, перегнешь – тоже боль, а мне не нужен фанатик, ожесточенный от боли предательства. Мне нужен разочаровавшийся, спокойный Ло, не доверяющий врагу.

Кинтал не стал спорить.