Цитадель
Шрифт:
Подойдя к окну, граф слегка отделил портьеру, впуская в комнату немного неистового палестинского солнца. Королю это вторжение не понравилось. Он мрачно щурился и размазывал остатки слез по щекам. Неуклюже сполз с кровати и, как был, в одной ночной рубахе, сел к столу в углу комнаты. Д'Амьен подошел и устроился напротив.
– Говорите, граф. Я немного в расстроенных чувствах, но это не помешает мне понимать вас как надо.
– Несколько часов назад я получил важнейшее известие из Рима.
– Умер папа?
Д'Амьен
– Вы уже об этом знаете?
Король шмыгнул носом.
– Нет, кто же мне расскажет. Я просто догадался. Потом вы столько говорили о желательности этой смерти...
– Да, да, вы правы. Пока лишь одно остается неизвестным - причина ухода Луция из жизни.
Бодуэн опять шмыгнул носом.
– А ему, пожалуй, уже все равно, убит он или преставился по естественной причине.
– Я уважаю ваш философский настрой, но речь должна сейчас идти о практических вещах. Смерть эта, от чего бы она не происходила, это сигнал, которым мы не можем пренебречь. Это мнение поддержали все. Мы начинаем.
– Когда, граф?
– Самое позднее - через пять дней. Или шесть.
Король зажмурился. Он думал, что впереди по крайней мере месяц. И даже имея его, целый месяц запасе, он изнывал от страха и был поражен полным параличом воли. Что же теперь будет, когда в одно мгновение месяц сократился до недели?! Неделя это совсем мало, это почти ничто, это уже чуть ли не завтра!
Граф что-то говорил быстро, дельно, no-существу, но слова его звучали как бы за стеною, пропускающей только звук, но задерживающей смысл сказанного.
– А нельзя ли...
– неуверенно улыбаясь, начал говорить его величество.
– Я опять с прискорбием отмечаю, что вы готовы впасть в сомнение!
– Как вам сказать. Я...
– Это, наконец, странно, Ваше величество, признаться очень странно. Обычно вы высказываетесь энергичнее всех, требуете действий немедленных, без всякой подготовки, подавай вам реки тамплиерской крови, и вот, когда страстные ваши желания оказались так близки к исполнению, вы начинаете другие совсем речи.
– Да, все вы говорите справедливо. Да, я требовал, да я... но сейчас другое, поймите.
– Какое другое, Ваше величество! ?
– чувствовалось, что верховный иоаннит с трудом удерживает закипающую ярость. Этот небольшой, сухощавый человек, мог, если ему было нужно, выглядеть страшным.
– Мне трудно, - ныл и корчился король, - мне трудно вам сказать и объяснить.
– Все гарнизоны нашего ордена вот уже месяц спят с оружием в руках. Раймунд и Конрад прячут свои передовые дружины в масличных рощах вокруг Иерусалима, они не смогут делать это слишком долго. Наконец, папа умер и даже формально Храм лишен на время своих привилегий. Можем ли мы упустить такой момент только в угоду приступу вашей хандры. Может быть вы просто боитесь?!
Тут
– Боюсь! Да, боюсь! Очень, давно, сильно! И умоляю вас отложить, отменить все, граф. Ради благодетеля и охранителя вашего св. Иоанна.
– Да что это с вами?!
– вскочил Д'Амьен, - откуда в вас этот страх. Вы король, понимаете король! И даже в случае относительной неудачи нашего начинания, ничем особенным эта история для вас не чревата. Даже тамплиеры не посмеют... вы дрожите не сообразно опасности!
Бодуэн упал на пол и обхватил руками самого великого провизора.
– Умоляю вас граф, умоляю, отложите, отложите все. Ибо есть, есть причина, чтобы мне так бояться. Клянусь св. Бонифацием, на благоволение коего только ныне и рассчитываю, хотя и очень согрешил против.
– Какого Бонифация?
– Д'Амьен брезгливо освободил ноги из липких королевских объятий.
– Умоляю вас, граф!
– Нет, Ваше величество, слишком большое дело в руках моих ныне оказалось, этого не могло случиться иначе, чем по воле господней. Отступиться не имею я права и сам, и другому не позволю.
– Это гибель для меня, полная гибель, изничтожение и плен. Слишком дорого заплачу я за краткий миг торжества, если даже он и явится.
Король лежал ничком на полу и бил по каменным плитам своими бледными безвольными кулаками. Д'Амьен почувствовал, что здесь не просто истерика или приступ трусости. Смысл сказанного ничтожным венценосцем был темен, но за ним что-то стояло такое, что нуждалось в понимании. Укротив свой гнев, великий провизор присел рядом с королем и спросил ровным, спокойным голосом.
– Откройтесь мне, государь, какая змея сосет ваше сердце. Ведь я друг ваш, и может статься смогу помочь.
Бодуэн, все еще всхлипывая и задыхаясь, приподнялся с пола и сел, растирая дрожащими ладонями щеки.
– Облегчите душу, Ваше величество, что бы вы мне не сказали, я пойму правильно и не оставлю своими заботами. Отчего вы сделались так не похожи на прежнего Бодуэна, на настоящего короля.
– Я вообще не похож на короля, - вдруг спокойно сказал Бодуэн, - и знаете почему, граф.
Иоаннит ничего не ответил, он молча ждал, предчувствуя большое открытие.
– Потому что, на самом деле, никакой я не король.
И граф, несмотря на всю свою собранность, не удержался от элементарного и, в общем-то, глупого вопроса.
– А кто вы?
Его величество, кряхтя поднялся с пола, переместился на свое ложе и, откинувшись на еще мокрые от его слез, подушки, подробно и неторопливо поведал об удивительно наглой и блестяще, тем не менее, удавшейся тамплиерской интриге. Иоаннит оценил размах и изящество замысла. Взять и заменить короля! Да на такое могли пойти только они.