Цитадель
Шрифт:
Д'Амьен брезгливо поморщился.
– Неуместное острословие сгубило много людей, и вы, дорогой де Созе, по всей вероятности, присоединитесь к этим господам.
– Так или иначе, денег у меня нет, - усмехнулся рыцарь.
– Зря вы думаете, что я этого не знаю, и зря вы надеетесь, что отсюда отправитесь в долговую тюрьму, где вас смогут подкармливать ваши наваррские друзья. Нет.
Де Созе побледнел.
– У ордена госпитальеров, вечно пекущегося, по вашему тонкому замечанию, о споспешествовании болящим нищим, есть неподалеку от Тивериадского озера соляные копи, дающие нам небольшую толику необходимых нам средств. Вот туда вы отправитесь отрабатывать не только свой собственный долг, но и те деньги, что должны остались ордену ваши друзья, столь благоразумно и своевременно ушедшие из жизни. Увести.
Последнее слово было обращено к двум вооруженным людям, стоявшим у дверей. Когда де Созе уволокли вместе с его проклятиями в адрес "святош-кровопийц", Д'Амьен откинулся на высокую спинку кресла. Набранная из полудрагоценных камней планка, приятно холодила затылок. Граф был недоволен собой. Сорвался, все-таки сорвался. Негодяи и ослы! Втроем не смогли прирезать одного бабника. Теперь уже поздно. Правда говорят, что Изабелла девица - хотя какая она теперь девица!
– благоразумная и преамбициозная. Очень уж она хочет стать королевой, и не может не понимать, что роковой Рено не приобретение, а препятствие на ее пути к короне. Наверное хорош в постели, но совершенно невозможен на троне. Говорят, что Шатильоны родня бургундским герцогам. Н-да. А Лузиньян настолько благоразумен, что может быть, согласится закрыть глаза, а главное уши, на юношеские прегрешения Изабеллы. Может статься, что здесь нет еще окончательного поражения. И вообще, об этом - потом. Это терпит.
Комната, в которой сидел Д'Амьен, примыкала к королевской спальне с одной стороны и к тронной зале с другой. Великий провизор выбрал ее здешней своей резиденцией за удобство: и тихо, толстенные стены, и до всего близко.
Доложили, что прибыл Савари.
– А где патриарх?
– Его святейшество и господин маркиз сейчас на первом этаже, - доложил Султье, бывший секретарь короля, теперь охотно обслуживавший своего истинного хозяина.
– Что они там делают?
– Выбирают, я думаю, покои, где бы они могли остановиться. Ведь может быть придется провести здесь не один...
– А граф Раймунд?
– Его ждут.
– Как только он появится, тут же известите меня.
Султье поклонился.
– А теперь пригласите Савари.
Д'Амьен с первого взгляда определил, что старый болтун несколько не в себе.
– Только без предисловий, Савари, сразу суть дела, какой бы дрянной она не была.
– Я в ужасе.
– Я же сказал - суть!
– Сегодня я обнаружил под подушкой свиток с песнями некоего Гирнаута де Борнеля.
– Песнями?!
– Вот послушайте.
"Друг милый Аламанда, как в тумане
Я обращаюсь к вам, узнав о плане
Сеньоры Вашей, что меня тираня,
Жила и вот сейчас стоит на грани..."
или вот:
"Все время хочет мой язык
Потрогать заболевший зуб,
А сердце просится в цветник,
Взор тянет в поле вешних куп,
Слух в томном сладострастье..."
– Хватит, Савари! Я все понял, наша прекраснодушная дурочка хлебнула из отравленного источника.
– Я провел следствие, мессир, вы же знаете, как я педантичен, но пока даже мне не удалось установить, где находится брешь, через которую...
Д'Амьен несколько раз сардонически усмехнулся.
– Другими словами пока вы занимались своею болтовней, принцесса Сибилла предпочитала... Кто он?!
– вдруг сменив тон крикнул великий провизор.
– Не вполне понимаю...
– Я не верю в то, что она томится вообще, безотносительно, я уверен, что она томится по кому-то.
Савари прижал руки к груди.
– Клянусь, она не видела за последние полгода ни одного человека мужского пола, кроме как в монашеском одеянии, или в одеянии из гниющих язв в наших госпиталях.
Великий провизор уже совладал со своими чувствами.
– Я считал вас неглупым человеком, а теперь начинаю в этом сомневаться. Кто вам сказал, что для того, чтобы влюбиться, женщине нужно видеть предмет. Слов, написанных на бумаге, иной раз вполне достаточно, чтобы возбудить женское воображение до крайней степени.
Проповедник покраснел.
– Возможно я что-то упустил и кто-то передавал ей...
Д'Амьен снова откинулся в кресле.
– Прав был Карл Великий, когда запрещал обучать дочерей грамоте. А вы...
Проповедник покаянно склонил голову.
– Ладно, - махнул рукой великий провизор, - что мне от вашего самобичевания, если мне нужно будет вас вздернуть, я сделаю это без вашего одобрения. Немедленно - в монастырь. Поставьте на ноги всех. Возьмите пару специалистов из подвалов госпиталя св. Иоанна. Уже завтра я должен знать, кто владеет мыслями нашей дорогой наследницы престола. И не появляйтесь с неопределенным ответом. Пусть даже выяснится, что она влюблена в де Ридфора. Я предпочитаю знать это, чем не знать ничего.
– Пытать принцессу?
– потрясенно спросил Савари.
– Да вы совсем спятили от переживаний.
– Да, да, - суетливо забормотал проповедник, - надо найти того, кто передает письма, он должен знать от кого они.
Савари испарился.
Секретарь сообщил, что патриарх и Конрад Монферратский сидят у его величества и ужинают.
– А Раймунд?
Секретарь развел руками.
– Эта задержка начинает меня раздражать. Даже не так, раздражала она меня уже час назад. Еще немного и она начнет меня пугать. Насколько я знаю, он становился в тамплиерском квартале?
– Да, в доме бондаря у башни Давида.
– Так вот, отправьте туда людей. И не кого-нибудь, а человек пять-шесть поопытней.
Секретарь поклонился.
– За дверьми ожидает господин де Сантор.
Великий провизор кивнул, мол, давайте.
Заячья губа придавал де Сантору чуть улыбающееся выражение. Д'Амьен давным-давно к этому привык, сейчас же вдруг обнаружил, что это ему не нравится. Или, может быть, де Сантор и в самом деле слегка улыбается. Чему бы это?
– Говорите.