Цитадель
Шрифт:
Через двадцать минут он вышел из дома номер 7 бледный, крепко сжав губы, со странным выражением лица. Пройдя два дома, вошел в 11-й, который тоже числился у него в списке. Из 11-го, перейдя улицу, – в 18-й. Из 18-го, завернув за угол, направился на Рэднор-плейс, где еще два адреса было записано Дженкинсом с указанием, что он уже побывал там вчера. Всего он за час сделал семь визитов в дома, расположенные очень близко друг от друга. В пяти случаях из семи, включая и пациентку из дома номер 7 на Глайдер-плейс, у которой уже появилась характерная сыпь, он обнаружил типичные признаки брюшного тифа. Последние десять дней Дженкинс лечил их мелом и опиумом. После вчерашней неудачной
Остальные визиты он проделал как можно быстрее, в состоянии, близком к панике.
За ланчем, во время которого миссис Пейдж была всецело занята отлично подрумяненным сладким мясом (которое, как она весело пояснила Мэнсону, «было приготовлено для доктора Пейджа, но почему-то ему не понравилось»), он хранил ледяное молчание, обдумывая этот вопрос. Он понимал, что от миссис Пейдж узнает очень мало и помощи от нее ждать нечего. И решил, что следует поговорить с самим Пейджем.
Но когда он вошел в комнату доктора, шторы там были опущены и Эдвард лежал пластом на кровати с сильной головной болью. Лицо его было очень красно и сморщено от боли. Хотя он знаком попросил гостя присесть, Эндрю почувствовал, что было бы жестоко сейчас расстраивать больного новой неприятностью. Посидев несколько минут у кровати, он встал, собираясь уйти, и ограничился лишь следующим вопросом:
– Скажите, доктор Пейдж, что надо первым делом предпринять, когда имеются случаи заразных болезней?
Пауза. Потом Пейдж, не открывая глаз и не двигаясь, ответил с таким видом, как будто уже от одного того, что он заговорил, его мигрень усилилась:
– В таких случаях всегда бывают затруднения. У нас нет даже и больницы, не говоря уже об изоляционных бараках. Если вы натолкнетесь на что-нибудь очень серьезное, позвоните Гриффитсу в Тониглен. Это в пятнадцати милях отсюда, ниже Блэнелли. Гриффитс – окружной врачебный инспектор. – Снова пауза, длиннее предыдущей. – Но боюсь, что от этого мало будет пользы.
Утешенный такими сведениями, Эндрю помчался вниз, в переднюю, и позвонил в Тониглен. Стоя у телефона с трубкой у уха, он заметил Энни, служанку, смотревшую на него из-за двери кухни.
– Алло! Алло! Это доктор Гриффитс? – Он наконец добился соединения.
Мужской голос ответил очень сдержанно и осторожно:
– А кто его спрашивает?
– Говорит Мэнсон из Блэнелли, ассистент доктора Пейджа. – Голос Эндрю достиг высшей степени напряжения. – У меня здесь пять случаев тифа. Я прошу доктора Гриффитса немедленно приехать.
Откровеннейшая пауза и затем стремительный ответ монотонной заискивающей скороговоркой, с сильным уэльским акцентом:
– Ужасно сожалею, доктор, ужасно сожалею, но доктор Гриффитс уехал в Суонси. По важному служебному делу.
– А когда он вернется? – крикнул Мэнсон во весь голос (телефон был в неисправности).
– Право, доктор, не могу сказать наверное.
– Но послушайте…
На другом конце провода что-то щелкнуло. Говоривший совершенно хладнокровно повесил трубку. Мэнсон в гневном раздражении громко выругался:
– Ах, черт побери, я уверен, что это был сам Гриффитс!
Он позвонил снова, но его не соединяли. Он с упорной настойчивостью собирался звонить в третий раз, когда, обернувшись, увидел, что Энни вышла в переднюю и стоит, сложив на фартуке руки, спокойно и степенно глядя на него.
Это была женщина лет сорока пяти, очень опрятная, с серьезным и неизменно ясным выражением лица.
– Я нечаянно слышала ваш разговор, доктор, – сказала она. – Доктора Гриффитса никогда не застанете в Тониглене в этот час. Он чаще всего днем уезжает в Суонси играть в гольф.
Силясь проглотить клубок, подкатившийся к горлу, Мэнсон сердито возразил:
– Но мне кажется, что со мной говорил именно он.
– Возможно. – Энни слабо усмехнулась. – Я слышала, что, когда он и не уезжает в Суонси, то отвечает, что уехал. – Она дружелюбно и спокойно посмотрела на Эндрю, затем повернулась к двери и заключила: – Я бы на вашем месте не стала терять время на разговор с ним.
Эндрю повесил трубку и со все возрастающим негодованием и тревогой, бормоча проклятия, вышел из дому и вторично обошел своих больных. Когда он воротился, пора было начинать вечерний прием. Полтора часа просидел он за перегородкой, в тесной каморке, изображавшей кабинет врача, осматривая больных, которыми была битком набита приемная, до тех пор, пока не запотели стены и в комнате можно было задохнуться от испарений, выделяемых мокрыми телами. Рудокопы с порезанными пальцами, с профессиональными болезнями глаз и коленных связок, с хроническим ревматизмом. Их жены и дети – кашляющие, простуженные, с каким-нибудь растяжением или вывихом, со всякими другими мелкими человеческими недугами. При иных обстоятельствах Эндрю эта работа доставила бы удовольствие, ему приятно было бы даже спокойно-оценивающее наблюдение за ним этих хмурых людей с землистыми лицами, перед которыми он чувствовал себя как на экзамене. Но сегодня он был всецело поглощен более важным вопросом и голова у него шла кругом от сыпавшегося на него града пустячных жалоб. И все время, пока он писал рецепты, выстукивал груди и давал советы, в нем зрело решение, которое он мысленно выражал следующими словами: «Это он меня надоумил. Я его ненавижу, да, он мне противен, этот высокомерный дьявол, но ничего не поделаешь, придется идти к нему».
В половине десятого, когда из амбулатории ушел последний пациент, Эндрю с решительным видом вышел из своей каморки.
– Дженкинс, где живет доктор Денни?
Маленький аптекарь, который в эту минуту спешно закрывал на засов наружную дверь, опасаясь, чтобы в амбулаторию не забрел еще какой-нибудь запоздалый посетитель, повернулся к Эндрю с почти комичным выражением ужаса на лице.
– Ведь вы же не станете связываться с этим человеком, доктор? Миссис Пейдж… Она его не любит.
Эндрю спросил угрюмо:
– А почему это она его не любит?
– Да потому же, почему и все. Он был так безобразно груб с ней. – Дженкинс замолчал, но затем, всмотревшись в лицо Мэнсона, добавил неохотно: – Что ж, если вы непременно желаете знать, – он живет у миссис Сиджер, Чэпел-стрит, номер сорок девять.
Снова в путь. Эндрю целый день был на ногах, но не чувствовал усталости, поглощенный сознанием своей ответственности, озабоченный эпидемией тифа, тяжелым грузом легшей ему на плечи. Он испытал большое облегчение, когда, придя на Чэпел-стрит, 49, узнал, что Денни дома. Хозяйка проводила его к нему.
Если Денни и удивился его приходу, то ничем этого не показал. Он только спросил после долгого и невыносимого для Эндрю разглядывания его в упор:
– Что, уже отправили кого-нибудь на тот свет?
Эндрю, все еще стоявший на пороге теплой неприбранной гостиной, покраснел, но, сделав над собой громадное усилие, подавил гнев и обиду. Он сказал отрывисто:
– Вы были правы. Это брюшной тиф. Меня убить мало за то, что я сразу не распознал его. Уже пять случаев. Я не в большом восторге, что приехал сюда. Но надо что-то делать, а я здесь новый человек и не знаю что. Я звонил врачебному инспектору, да ничего от него не добился. И пришел к вам за советом.