Цитатник бегемота
Шрифт:
— О нет, славный Леонтиск, — встрял профессор. — Мои ученики хотели бы служить в пехоте, к лошади они непривычны…
— Ерунда, — отмахнулся легендарный кавалерист. — Лучше конницы ничего нет. А что касается неумения… В армии ведь знаешь как? Не умеешь — научим…
Иван поднял брови.
— …а на все остальное — воля богов олимпийских. Так что, философ, не путайся под ногами и не мешай солдату делать свой выбор.
— Нет, — твердо молвил фон Кугельсдорф. — Оракул сказал нам — только пехота.
— А, раз оракул, тогда — другое дело, — разочарованно протянул Леонтиск. — Ну что же, поспешим в лагерь!..
Прошло два месяца. Немцам и Ивану удалось завербоваться
Божественный Александр, просвещенный царь, величайший воитель и светоч западной культуры, не любил, когда ему перечили или с ним не соглашались: ему ничего не стоило стереть с лица земли один город, вырезать до единого жителя другой, продать в рабство всех обитателей третьего…
Немцы близко к сердцу восприняли задачи, поставленные перед ними руководством: им по душе пришлось плановое хозяйство истребления, тем более что это был все же западный, а не какой-нибудь там иудейский вариант, хотя и тот был неплох. Как будто и не уезжали из родной Германии, не прекращали трудиться над выполнением и перевыполнением четырехлетнего плана развития рейха.
Скромный труд арийцев был замечен командованием. Им даже удалось перейти из простых пехотинцев-пелтастов в гипаспиеты, которые после битвы при Иссе стали элитными частями армии Александра.
Солдатский быт чужой эпохи стал основой их жизни. Тем временем армия македонских завоевателей готовилась к решающему сражению с царем Персии. В этой битве должна была определиться судьба Азии, да и всего мира, на целые века вперед…
Все это время прошло для Ивана как в тумане. Иногда, в минуты душевной бодрости, он всерьез думал о том, не сошел ли он с ума, не спит ли, в конце концов… Краткий миг просветления проходил, и снова непонятная вялость и апатия одолевали его…
Однажды Иван увидел профессора и поразился, осознав, что не встречал его месяца полтора. Оказалось, что фон Кугельсдорф живет далеко от них, в одном из финикийских храмов. Что он там делал, профессор не счел нужным сообщить, но выглядел он весьма бодрым и свежим.
Когда Иван увидал фон Кугельсдорфа, то почему-то захотел рассказать ему о своей жизни в полубреду, о своих видениях и снах; о том, как, просыпаясь по ночам и засыпая днем, он грезил о запредельном, видел то, чего не мог видеть никогда и нигде прежде: пыльное солнце, тусклое и холодное, застывший ветер, воздух, сквозь который нельзя протиснуться и выйти вон… снег, горячий снег на губах и открытой ране. Темнота подземелий рассудка, опрокинутое и вывернутое наизнанку небо, путешествие вниз и выход вбок.
Профессор подошел к нему.
— «…И вот- зверь четвертый, страшный и ужасный и весьма сильный; у него — большие железные зубы; он пожирает и сокрушает, остатки же попирает ногами; он отличен был от всех прежних зверей…» — процитировал он. Глаза его странно блестели, словно профессор с трудом сдерживал веселый смех.
Иван вздрогнул, пробуждаясь.
— Нет, не то, — сказал он удивленно. — Я видел совсем Другое…
— А что же? — насмешливо спросил профессор. Иван хотел было заговорить, но почему-то промолчал, зябко поежившись.
— Холодно, — буркнул он.
— Антарктиду вспоминаете, дорогой Курт? — опять-таки с насмешкой произнес профессор.
Иван посмотрел на фон Кугельсдорфа.
Странная мысль пришла ему в голову. Даже не мысль — так, что-то похожее на обрывок чужого воспоминания.
— И Антарктиду тоже, — медленно произнес он. — Как это вы говорили? База Юбург?..
Он умолк. В глазах профессора мелькнуло легкое удивление.
— Кажется, не так она называлась, — продолжал Иван все так же медленно. — Их там было четыре… и эта называлась… Юд… нет… Джуд… Джудекка?!
— О, я вижу, ваше душевное здоровье крепнет с каждым днем, — с беспокойством сказал профессор и почему-то оглянулся. — Никак не думал, что вы так быстро…
— Подождите, профессор, — перебил его Иван. — Не мешайте мне…
— Потом, все потом, — торопливо проговорил фон Кугельсдорф. — Сейчас не до этого… Поговорим после того, как случится великая битва…
— Какая битва? Когда?..
— Гавгамелы… Уже завтра.
Иван огляделся.
Они стояли посреди огромного лагеря, в котором расположились войска Александра. Горели костры, и отблески языков пламени мрачно отсвечивали на оружии. Ночь была наполнена запахами уныния, крови, предчувствий и страха. Глухой шум, в который превратились отдельные пьяные крики, женский визг, лошадиное всхрапывание и лай собак, казался ворчанием одинокого великана, ворочающегося на предсмертном ложе.
Армия отдыхала. Люди перестали быть людьми, они обратились в единое преложение некоей могучей воли, которой управляла воля еще более сильная, в своем могуществе пределов практически не знавшая. Великан дрожал, как в лихорадке, ворочался и никак не мог уснуть…
Иван зябко поежился и посмотрел на небо. В плотной ночной южной мгле подрагивали гвоздчатые яркие звезды. Мертвый глаз холодной луны висел над головой, притягивая взгляд…
Иван вдруг вспомнил, как неделю назад во время короткого отдыха на привале случилось лунное затмение. Он тогда совершенно не удивился мгновенной перемене в окружающем мире, слабости, граничащей с отчаянием, апатии и страху, внезапно овладевшими людьми, — настолько все совпадало с его собственными видениями: момент перехода от смутного беспокойства к реальности кошмара, секундное ощущение опрокинутости и бесполезности сопротивления могучей силе, раз и навсегда изменившей привычную картину неотягощенного сомнениями бытия… Это длилось краткий миг- оцепеневшие люди, застывшие в немой тоске и обратившие слепые лица к слепому же небу; темнота, ставшая осязаемой; бесконечная тишина и холодный, колкий воздух. Но прошла еще секунда, и равновесие было восстановлено: силе уже противостояла другая сила; а потом мир раскололся, потеряв твердость, и снова стал текуч и многообразен. Кошмар стал обычным делом — в нем можно было жить.
Иван вздрогнул, отгоняя видения. Он чувствовал, как возвращается в реальность, как обретает твердость осознания своего «Я», как уверенность, знание и понимание задачи становятся доминантой.
Он почти весело посмотрел на профессора.
Тот очень внимательно глядел на него. Настороженное яюбопытство читалось в его взоре.
— Ну что же, repp профессор, — бодро спросил Иван. — Какие новости из ставки главнокомандующего?
— Скоро рассветет, — ответил фон Кугельсдорф после большой паузы. — Божественный Александр отдыхает в своем шатре… а попросту говоря — дрыхнет без задних ног. Царь Персии Дарий со своей армией находится примерно в пяти километрах от нас. Персы не спят, опасаясь ночной атаки непобедимого царя македонян… но ее до утра не будет. Македонцы же либо спят, либо делят будущую добычу. Шкуру, так сказать, неубитого медведя. Ведь, по-моему, именно так говорят в России?