Цивилизация Древней Греции
Шрифт:
Существовали и другие формы гадания: по небесным знакам, по ударам молнии, движениям земли или даже просто по капле дождя — такое гадание стало для Дикеополиса из «Ахарнян» предлогом, чтобы добиться прекращения заседания Народного собрания и воспрепятствовать принятию решения, которое ему не нравилось (стихи 170–171). Сны еще с гомеровской эпохи считались состоянием божественного откровения и являлись обычным средством для получения совета от бога во многих святилищах, в частности в святилищах Асклепия. Были гадания по внутренностям жертвенных животных, особенно по печени, в которой видели благоприятные или неблагоприятные знаки: в «Электре» (стих 825 и далее) Еврипида Эгисф узнал о своей скорой смерти, рассматривая печень быка, принесенного им в жертву, и, действительно, Орест, находившийся рядом с ним инкогнито, воспользовался замешательством Эгисфа и убил его. Огонь над алтарем также давал предзнаменования: прорицатели Олимпии вопрошали пламя большого алтаря Зевса. Жертвенное гадание, как мы уже видели, играло важную роль для ведения войны. Божественная воля, по мнению греков, проявлялась также и другими способами, наивность и простота которых удивляет: случайно услышанное слово или даже чихание трактовалось в зависимости от ситуации. В XVII песни «Одиссеи» именно чихание Телемаха побудило Пенелопу начать поиски нищего в лохмотьях, под видом которого скрыывался Одиссей.
Помимо этих материальных и случайных предзнаменований, существовали предсказания в вербальной форме: они исходили от людей, получивших от бога дар пророчества, «тех людей, — говорит Платон, — которые в результате вдохновенного гадания своими предсказаниями направляют нас по дорогам будущего» («Федр» 244 Ь). Таких женщин называли сивиллами: Павсаний посвящает им целую главу (X, 12), которой руководствовался Микеланджело, когда изображал на потолке Сикстинской капеллы Дельфийскую, Эритрейскую и Кумскую сивилл. Прорицателей мужского пола называли бакисами. Их предсказания распространялись в стихотворной форме, а комментаторы, или экзегеты, притягивали их к конкретной ситуации, как это делали потом с предсказаниями Нострадамуса. Среди этих сборников есть знаменитые Сивиллины книги, которые Тарквиний Гордый купил у сивиллы из Кум и которые сгорели во время пожара на Капитолии в 83 году до н. э. Разумеется, среди них были и подделки: при Писистратидах некто Ономакрит был изгнан из Афин за то, что включил собственные предсказания в те, что издавались под именем афинянина Мусея. Профессиональные предсказатели не всегда пользовались хорошим приемом у населения: Аристофан неоднократно высмеивал прорицателей, или хресмологов. Однако многие из них играли важную роль в политической жизни Афин: Лампон, коллега и друг Перикла, выступивший в качестве автора поправки к декрету о первом урожае Элевсина; Диопейт, обвинивший философа Анаксагора в святотатстве; Эвтифрон, беседовавший с Сократом над определением богобоязненности в диалоге Платона, носящем его имя.
Предзнаменования и сборники предсказаний не могли удовлетворить всех потребностей. В затруднительном положении отдельный человек или даже целый полис обращались в святилище, где действовал оракул, и задавали ему вопрос, который их беспокоил. Таких оракулов, пророчествующих «по заказу», было много в греческом мире, и вплоть до римской эпохи появлялись все новые. Но далеко не все имели одинаковую репутацию. Большинство из них ограничивались рамками местного значения, как, например, оракул в святилище Деметры в Патрах, в Ахайе: «Здесь имеется, — говорит Павсаний, — очень правдивый оракул. К нему обращаются не по всем вопросам, а только по вопросам здоровья. На кончик веревки вешают зеркало и опускают в источник, стараясь не погружать его глубоко, а так, чтобы вода лишь касалась его ободка. Затем, помолившись богине и совершив воскурение фимиамом, смотрят в зеркало, которое показывает больного живым или мертвым». Другие оракулы пользовались большей славой: оракул Амфиарая на границе Аттики и Беотии, Трофония в Лебадее, в Беотии, или Аполлона в святилище Бранхидов, или Дидимейоне, около Милета, в Ионии. По словам Геродота, именно к этим трем оракулам, помимо Дельфийского и Додонского, обращался Крез — знаменитый лидийский царь, который хотел испытать их правдивость: и лишь Амфиарайский и Дельфийский оракулы дали ему приемлемый ответ.
В Додоне, расположенной в долине в глубине эпирских гор, в двадцати километрах к юго-западу от озера Янина, Зевс являл свои предсказания у подножия горы Томара через шелест дубов и шум ветра. От сооружений классической эпохи не осталось никаких следов. Высокий священный дуб, о котором Одиссей вспоминает в поэме Гомера (XIV, 327–328) также исчез: над грекоримскими развалинами возвышается лишь большое ореховое дерево. Однако тексты говорят нам о жрецах, обслуживавших святилище: о седлах, которые спали на голой земле и никогда не мыли ноги, о трех пророчицах, рассказавших Геродоту легенду о египетском происхождении оракула, в которую историк не поверил. Зевс Найос говорил посредством листвы дубов, шелест которой толковали жрецы. Был и другой способ узнать божественную волю: его описал Страбон. Жители Керкиры принесли в дар святилищу медный сосуд, водружаемый на колонну. Рядом, на другой колонне, стояла статуя ребенка, державшего кнут с тремя медными цепочками: эти цепи под действием ветра бились о сосуд, и прорицатели читали в этих звуках предсказание. Поэтому Каллимах в гимне «К Делосу» (стих 286) говорит о селах как о «служителях сосуда, который никогда не умолкает». Надо полагать, что ответы Зевса удовлетворяли паломников, поскольку с гомеровской эпохи до римского периода Додона оставалась знаменитым и авторитетным оракулом. Конечно, отдаленное и труднодоступное положение посреди нелюдимых гор Эпира не манило к нему делегации греческих полисов с их вопросами. Однако к этому древнему оракулу сохранялось глубокое почтение, и население региона регулярно обращалось к нему с простейшими вопросами о своей скромной судьбе. Во время раскопок, помимо прекрасных медных статуэток, было обнаружено множество свинцовых пластинок, на которых были высечены формулировки вопросов и которые датируются периодом от IV века до римской эпохи. На них можно прочитать, например, следующее: «Гераклеид вопрошает бога, будет ли у него потомство от его нынешней жены Эглеи». Ответ вписан не был.
Но ни один оракул не мог соперничать с Дельфийским. Святилище Аполлона, расположенное на южном подножии горы Парнас, под крутыми скалами Федриад, являл путешественникам величественный вид «скалистой местности, напоминающей театр» — по описанию Страбона (X, 417): «Перед городом, на южном берегу, возвышается гора Кирфис с обрывистыми склонами. Между двумя из них течет река Плейст, углубляясь в расщелину». Повсюду крутые склоны или отвесные скалы: «скалистый Пифон» — так они названы в «Гомеровском гимне к Аполлону». Немного растительности есть на склонах и ниже уровня святилища, там, где многовековым трудом выращивались оливы и распахивались поля. Пейзаж с его сильными перепадами высот представлял великолепную панораму: Дельфы на высоте около 600 м, вершина Федриада свыше 1200 м и Кирфис, достигающий 900 м. Однако впечатление отнюдь не угнетающее: широкое небо простирается над гребнем Кирфиса, на который зигзагообразно ведет дорога из Антикиры к Коринфскому заливу; долина реки Плейст на востоке выходит к современному городку Арахова в направлении Ливадии (Лебадеи), Фив и Афин; и, наконец, если смотреть на запад от святилища, взгляд падает на горный выступ, который является продолжением огромной скалы, на которой располагалась Криса (ныне Хриссо), а немного поднявшись и пройдя на запад несколько сотен метров, можно добраться до террасы, возвышающейся над горами Локриды, оливковой равниной Амфисы и бухтой Галаксиди, где неподалеку от Итеи находился в древности и существует по сей день морской порт, обслуживавший святилище и окружающую местность. Вот здесь-то и процветал самый знаменитый в древнем мире оракул.
Гомер лишь однажды упомянул его в «Одиссее» (VIII, 79–81). Однако с VII века роль Дельф становится значительной. Это был период колонизации, и по соображениям религиозного характера будущие колоны не решались начать путешествие, не посоветовавшись с богом. «Есть ли хоть одна греческая колония, основанная без участия оракулов Дельф, Додоны или Аммона?» — скажет позднее Цицерон в своем сочинении «О дивинации» (I, 3). Дельфы были наиболее привлекательными, как видно из истории Батта в Кирене или Фаланфа в Таренте. Во время раскопок слоев микенского и геометрического периодов были найдены лишь скромные сооружения, грубые статуэтки из терракоты, изображающие божество женского пола с распростертыми руками, несколько маленьких медных фигурок мужчин и изделия из керамики бытового назначения. Однако в слое VII века обнаруживаются более значительные находки: медные щиты с рельефами и насеченным орнаментом, шлемы, домашняя утварь из меди, в частности треножники — медные котлы на подставке из трех ножек, которые вскоре станут традиционным приношением Аполлону Дельфийскому. Первая священная война (600–590), освободив Дельфы от влияния фокейцев и обеспечив святилищу покровительство Амфиктионии, еще больше подняла престиж оракула. Вторая часть «Гомеровского гимна к Аполлону» под названием «К Аполлону Пифийскому» была, скорее всего, написана после этих событий. Каменный храм был построен в VII веке. Он сгорел в 548 году. К тому времени его окружал с десяток зданий; в большинстве своем это были сокровищницы, построенные греческими полисами. Для восстановления храма воззвали к щедрости народа, и он проявил ее превосходным образом. Пожертвования приходили отовсюду — и от куртизанки Родопис, брат которой Сафо погиб в Навкратисе, и от фараона-филэллина Амасиса: известность оракула, которому Крез к тому времени уже преподнес роскошные дары, распространилась далеко за пределы греческого мира. Могущественный афинский род Алкмеонидов, находясь в изгнании, взял под свое руководство восстановление здания, и реконструкция завершилась в 510 году: результат превзошел все ожидания.
Во время греко-персидских войн оракул чудом избежал разграбления и обогатился за счет пожертвований ex-voto победивших греков. Также известно, как во время последующих братоубийственных войн амбиции полисов столкнулись в своеобразном соперничестве за самый великолепный дар Дельфам. В IV веке случилось другое бедствие — оползень, разрушивший храм Алкмеонидов в 373 году: на этот раз единодушие греков проявилось в добровольных взносах от полисов и частных лиц. Прерывавшаяся на время третьей и четвертой священных войн реконструкция продолжалась вплоть до эпохи Александра: новый храм, немного отличавшийся от предыдущего, простоял до конца античной эпохи. Именно его видел Павсаний, и несколько колонн этого храма были обнаружены французскими археологами. Еще в IV веке, несмотря на разграбление сокровищницы бога фокейцами, дары продолжали поступать, украшая святилище: Фивы и Кирена, в частности, возвели сокровищницы в изящном архитектурном стиле, которые дополнили те, что были построены другими городами ранее.
Этот краткий очерк об истории, которую источники, памятники и надписи позволяют изучить в деталях, дает представление о том, каков был авторитет Дельф в архаическую и классическую эпоху. Бог вмешивался не только в колонизационные дела, но также и в религиозную сферу, которая зачастую была тесно связана с политикой. Когда реформатор Клисфен давал названия десяти филам, заменившим в Афинах четыре родовые филы, он обратился именно к Дельфийскому оракулу, чтобы выбрать десять имен среди ста героев, предложенных в качестве покровителей (эпонимов) этих новых фил. В отношениях между полисами оракул также имел веское слово: поэтому те, кто оказывался в невыгодном положении по предсказаниям оракула, иногда обвиняли его в пристрастности — то по отношению к персам во время греко-персидских войн, то к Спарте во второй половине V века, то к Филиппу Македонскому. Тем не менее, правдивы или безосновательны были эти обвинения, они не повлияли на авторитет Аполлона Дельфийского. Его роль в собственно политических делах сводилась к ручательству за начинания, а не к прямому участию. Его непосредственное вмешательство спровоцировала Амфиктиония во время священных войн. Помимо этих частных случаев Дельфы были лишь свидетелем, а не участником.
Аполлон, покровитель всяческих наук, оставался самым авторитетным божеством в вопросах религии и морали, которые предлагали эффективные средства для преодоления национальных бедствий, уничтожая скверну, которая их порождала: как, например, это было в истории об острове Фасос и Теогене, о которой мы уже говорили. Высочайший блюститель религиозных традиций, сведущий в обрядах очищения, оракул при этом использует форму некоей мудрости. Два правила были начертаны у входа в храм: «Познай самого себя» и «Ничего сверх меры». Советы практической морали? Напоминание о человеческой слабости, мешающей удовлетворению его амбиций и желаний? Предупреждение против заносчивости, hybris, от которой часто страдали тираны? Или более глубокая мысль, рекомендующая самоуглубление и аскезу? Ни духовенство Дельф, ни ответы оракула не дают разъяснений о подлинном смысле этих предписаний. Аполлон Дельфийский славен уже одним тем, что Сократ и Платон, а позже Эсхил и Пиндар размышляли над этими изречениями: бог явлен в них, как было написано в «Республике» (IV, 427, с), «управляющим традиционным сознанием всех людей».
Каким образом вопрошали оракул? Мы знаем об этом лишь отчасти. Спрашивать можно было только в определенные благоприятные дни, которых было не так много, поэтому образовывалась очередь. В обмен на оказанные богу или полису услуги дельфийцы могли дать право промантии, то есть допущения вне очереди: о подобной благосклонности охотно упоминали в надписях: например, хиосцы высекли такую надпись на алтаре большого храма, расходы на создание которого они покрыли. Вопрошавшие вносили определенный налог, pelanos, называвшийся так, потому что он заменял ритуальный пирог (собственно значение слова pelanos), который изначально служил предварительным приношением. Эта плата могла варьироваться в зависимости от полисов и их соглашений с дельфийцами. Она была особенно высокой, если вопрос задавался от государства, а не от частного лица. Затем совершалось жертвоприношение — согласно Плутарху, жертвовали козу. Прежде чем принести ее в жертву, ее обливали холодной водой: если коза не дрожала, считалось, что бог отказывается отвечать, и консультация отменялась. В противном случае обращавшийся за советом, написав текст вопроса, который он желал задать богу, приглашался в храм, где и получал ответ.