Цивилизация людоедов. Британские истоки Гитлера и Чубайса
Шрифт:
О глубине преобразования ими (и объективными требованиями того периода истории) Англии свидетельствует стремительное и драматическое изменение английского языка, за какие-то сто лет превратившегося из богатого и изысканного языка Шекспира в идеально упрощенный язык торговли и управления – и ничто более.
Вместе с тем процесс переноса центра деловой активности из Венеции в Голландию и, далее, в Англию выражал качественный, революционный переход: формирование мирового рынка, объемлющего и подчинявшего себе европейский. В силу этого процесса капиталы, бывшие в Венеции ещё европейской силой, к тому времени, когда они обосновались, наконец, в Лондоне, превратились в над-европейскую силу.
Как справедливо отмечал А. И. Фурсов, «выводить напрямую систему европейских государств и прочерчивать прямую линию от Венеции к Голландии [и тем более Англии –
Европа… размыкалась, и размыкалась на экономической основе, к середине XVI в. эта тенденция уже миновала точку возврата. И дело здесь не просто в заморской экспансии, а в формировании мирового рынка – внеевропейского экономического каркаса европейской системы государств. К [середине XVI века] уже сформировалась та мировая («атлантическо-индийская») основа, которая объективно, извне Европы и не политически, как Османы или Россия, а экономически подрывала имперское паневропейское объединение [создавая тем самым экономическую основу могущества Англии не только позитивно, – как «владычицы морей», оседлавшей мировую торговлю [22] , но и негативно – затрудняя создание раздавившей бы её в силу разницы потенциалов континентальной империи – М.Д.]. Подрывала, но не могла остановить, исключить вообще» [96].
22
Сохранение контроля за мировой торговлей объективно требовало постоянной изобретательной и тщательной работы по превентивному уничтожению самой возможности конкуренции. В частности, «Англия стремилась контролировать не только устья рек севера Европы, но вообще все выходы в море, особенно в Европе, и стратегически важные острова…, вообще закрывая… выход в открытое море всем другим народам Европы» [95].
Финансисты использовали в Англии (как и везде, как и всегда) имевшуюся власть, делая при этом особую ставку на способные сменить её под их контролем и в их интересах перспективные политические силы. Поэтому в Английской революции 1640–1660 годов они решительно поддержали парламент, бывший оплотом джентри (тем более, что Елизавета I взяла под полный контроль чеканку монет и в целом денежное обращение, лишив финансистов значительных доходов и вызвав тем самым их вполне естественное жесткое неприятие). Оплачивая Кромвеля в ходе гражданской войны, финансисты в результате его победы взяли под свой контроль практически всю хозяйственную жизнь Англии.
В частности, они захватили квадратную милю в самом центре Лондона и добились предоставления ей особого статуса, во многом сохранившегося и до наших дней.
И сегодня, как это ни парадоксально, «Лондонский Сити… имеет… признаки суверена над… властями Великобритании. Премьер-министр Великобритании должен в течение десяти дней приехать в Сити, когда Корпорация Сити… просит его о встрече. Если в Сити хотят видеть монарха, то он должен явиться [ещё быстрее] в течение недели [это можно объяснить тем, что банкиры Сити в своё время обеспечили власть короны, в то время как избираемый премьер-министр не обязан им чем-то подобным; поэтому он может откликаться на их зов менее быстро – М.Д].
Ежегодно министр финансов выступает в Гилдхолле (здание ратуши) и резиденции лорд-мэра, где он отчитывается…, как служит интересам финансов. Британский монарх может попасть на территорию Сити только с разрешения лорд-мэра. Порядок въезда на территорию лондонского Сити выглядит так. На границе Елизавету II ожидает лорд-мэр Сити с полицейскими, оруженосцем и жезлоносцем. [Только] после преклонения перед Жемчужным мечом (Pearl Sword) королева [или – в настоящее время – король – М.Д.] может въезжать в город» [51].
Надо сказать, что эти ритуалы отражают реальное соотношение символической, официальной и финансовой власти, сохранившееся и до настоящего времени.
В частности, «хотя Монарх и мифическая Корона не одно и то же, достоинство и полномочия, представленные в лице Монарха, в полной мере относятся также и к Короне, чьи действия не подлежат сомнению в Парламенте, так как “Король всегда прав”. Этим обеспечен идеальный государственный механизм управления Короной» [243].
Сам же этот не только «идеальный», но и «государственный» механизм в конечном итоге представляет собой власть финансового спекулятивного капитала: «“Корона” – это комитет от двенадцати до четырнадцати человек, управляющих независимым суверенным государством, известным как Лондон или “Сити”. Сити не является частью Англии, не подчиняется монарху и не находится под властью британского парламента… [Сити] управляется Лорд-Мэром… Здесь собраны вместе крупнейшие британские финансовые и коммерческие институты: процветающие банки, находящиеся под властью частного (контролируемого Ротшильдами) Банка Англии [23] , Ллойд [24] , Лондонская фондовая биржа и офисы большинства ведущих международных торговых концернов. Здесь же находится Fleet Street, сердце и основание газетного и издательского мира. Маленькая клика, которая “рулит” Сити, диктует, что делать, и британскому парламенту. Теоретически Британией управляют премьер-министр и Кабинет приближенных советников [Тайный Совет – М.Д.]. Эти фронтмены готовы на многое, чтобы создавалось впечатление, что они правят балом, но на самом деле они всего лишь марионетки, за ниточки которых дергают теневые персонажи, управляющие из-за кулис. История наглядно показывает, что британское правительство является рабом “невидимой и неслышимой” силы, сосредоточенной в Сити, где задают мотив. “Видимые и слышимые” лидеры по команде танцуют под эту мелодию. У них нет власти. У них нет полномочий. Несмотря на видимость, они лишь пешки в игре, которую играет финансовая элита» [199].
23
Банк Англии был национализирован лейбористами в 1946 году, но механизм управления им принципиально в результате национализации не изменился, просто бывшие акционеры продолжили управлять им не напрямую, а через своих представителей в государстве. В 1997 году получил статус независимой (от правительства) публичной (то есть общественной) организации.
24
Рынок страхования.
Управляющий Банка Англии в 1910–1919 годах Винсент К. Викерс со знанием дела отмечал: «…финансисты взяли на себя… не ответственность, но… власть [!! – выделено мной – М.Д] контролировать мировые рынки и, следовательно, отношения между нациями, включающие международную дружбу или недоверие. Кредиты иностранным государствам организуются и предоставляются. Сити без… мысли о благосостоянии нации, а исключительно… чтобы увеличить задолженность, на которой Сити процветает и богатеет. Это национальная, а больше международная диктатура денег, которая, за счет владения большей частью прессы, превращает рекламу собственного частного мнения в видимость общепринятого…, разыгрывает одну страну против другой». А премьер-министр Ллойд Джордж с исчерпывающей прямотой признал: «Британия является рабом международного финансового блока» [243].
1.4. Компромисс внутри за счет экспансии вовне: структурирование политической элиты
Хозяйственное процветание Англии в первой половине XVII века оставалось крайне неустойчивым, так как после запрета вывоза необработанной шерсти опиралось на единственный предмет экспорта – шерстяные ткани (составлявшие более 80 % экспорта [10]). Экономика, таким образом, являлась моноотраслевой и несла все связанные с этим риски. Английские купцы отчаянно нуждались в защите от голландских конкурентов, правительство – в повышении налогов; результатом стало вполне разумное и принесшее обильные плоды качественное усиление протекционизма.
Навигационные акты, издававшиеся с 1651 по 1673 годы (то есть и при республике, и после Реставрации, которая не противодействовала ключевым интересам бизнеса и как минимум не мешала его развитию) в целях обеспечения положительного сальдо внешней торговли, устанавливали, что импорт может доставляться в Англию только напрямую из страны-производителя (или из английской колонии) и только на её либо на английских кораблях; перевозки между английскими портами (внутренний каботаж) также разрешались только на английских кораблях. Жестко фиксировалась также минимальная доля англичан в экипажах английских кораблей (причём эта доля оставалась неизменной даже в периоды жесточайшей нехватки рабочих рук, благодаря чему, собственно говоря, английский флот и остался английским).
Навигационные акты решительно и бесповоротно вывели за рамки английской торговли флот и порты всех её конкурентов, и в первую очередь Голландии. Нужные Европе колониальные товары (включая табак и сахар) шли непосредственно в Англию, – соответственно, и колонисты могли покупать всё необходимое исключительно на её рынках. Таким образом английские купцы сделали себя единственно возможными посредниками между колонистами и европейцами, обеспечив себе головокружительные сверхприбыли при помощи искусственно созданной монополии.