Цивилизация статуса
Шрифт:
– Почему?
– Не с кем стало сражаться. Во всяком случае, так нам объяснили. Глупость несусветная, вот что я вам скажу.
– Почему, сэр?
– Старым солдатам известно: никогда невозможно предсказать, откуда появится враг. Он может появиться и сейчас. И что тогда?
– А заново сформировать армию?
– Хорошо бы! Но нынешнее поколение не знает, что такое служба. И командиров не осталось, кроме таких старых ослов, как я. На создание боеспособной армии с толковым руководством уйдут годы.
– А пока что Земля совершенно беззащитна перед вторжением?
– Да. Есть полицейские
– Не могли бы вы рассказать мне о полиции?
– Ничего о ней не знаю. Меня никогда не волновали вопросы невоенного характера.
– Но вполне возможно, что полиция взяла на себя функции армии, не так ли? Что она представляет собой значительное и дисциплинированное полувоенное формирование?
– Возможно, сэр. Все возможно.
(Гражданин Мартин Хоннерс, возраст 31 год, занятие – глаголизатор. Худой вялый мужчина с честным мальчишеским лицом и гладкими пшеничными волосами.)
– Вы глаголизатор, гражданин Хоннерс?
– Да, сэр. Хотя, пожалуй, больше подойдет слово «автор», если не возражаете.
– Конечно. Гражданин Хоннерс, вы сотрудничаете с каким-нибудь из периодических изданий, которые, я видел, продают за стойками?
– О нет! Там подвизаются некомпетентные бездари, которые пишут для сомнительной услады низшего среднего класса. Все рассказы, да будет вам известно, составляются строка за строкой из произведений популярных писателей двадцатого и двадцать первого веков. Эти бумагомаратели просто меняют прилагательные и наречия. Изредка кто-нибудь заменит глагол или даже существительное. Но, повторяю, очень редко. Издатели этих журнальчиков крайне отрицательно относятся к любым нововведениям.
– Вы этим не занимаетесь?
– Абсолютно! Моя работа не коммерческая. Я – Созидающий Специалист по Конраду.
– Поясните, пожалуйста.
– С удовольствием. Я пересоздаю работы Джозефа Конрада, автора, жившего в доатомном веке.
– А как вы пересоздаете эти работы, сэр?
– В настоящее время я занят пятым пересозданием «Лорда Джима» – как можно глубже вчитываюсь в оригинал, а затем переписываю книгу так, как сделал бы сам Конрад, живи он сегодня. Это занятие требует величайшего усердия и артистичности. Одна описка может испортить всю работу. Необходимо в совершенстве знать словарь Конрада, темы, характеры, настроения... Все это обязательно идет в дело, однако книга не имеет права быть рабским подражанием. В ней непременно должно присутствовать нечто новое, но сказанное так, как сказал бы Конрад.
– И каковы ваши успехи?
– Критика весьма благосклонна, и мой издатель всячески поддерживает меня.
– Когда вы закончите пятое пересоздание «Лорда Джима», чем вы планируете заняться?
– Сначала устрою себе длительный отпуск. Затем пересоздам одно из менее заметных произведений Конрада, «Малатского плантатора».
– Понимаю... Является ли пересоздание правилом для всех видов искусства?
– Это цель каждого истинного художника независимо от того, какую область он выбрал для своей деятельности. Искусство – жестокая возлюбленная.
(Гражданин
– Простите, мистер Опросчик, моих родителей нет дома.
– Вот и хорошо, Уилли. Ты не против, если я задам тебе несколько вопросов?
– Конечно. А что это у вас выпирает под пиджаком, мистер?
– Спрашивать буду я, Уилли, если не возражаешь. Ты любишь школу?
– Так себе.
– Чему же ты учишься?
– Ну, чтение, язык, оценка статуса, потом курсы по искусству, музыке, архитектуре, литературе, балету и театру. Все как обычно.
– Понимаю. Это в открытых классах?
– Естественно.
– Ты ходишь в закрытый класс?
– Конечно. Каждый день.
– Ты не возражаешь, если мы поговорим о нем?
– Я не возражаю. А это оружие выпирает, да? Я знаю, что такое оружие. Пару дней назад большие мальчишки разглядывали во время обеда картинки, и я подсмотрел. Это пистолет?
– Нет, просто мой костюм плохо сидит. Слушай, ты не хотел бы рассказать мне, что вы делаете в закрытом классе?
– Почему бы и нет?
– Ну и что же там происходит?
– А я не помню.
– Уилли...
– Честное слово, мистер Опросчик. Мы все заходим в класс, а затем выходим через два часа. Но это все. Больше я ничего не могу вспомнить. Я говорил с другими ребятами. Они тоже забывают.
– Странно.
– Нет, сэр. Если бы нам надо было помнить, класс не был бы закрытым.
– Пожалуй. А не помнишь ли ты, как выглядит комната или кто ваш учитель в закрытом классе?
– Нет, сэр, я в самом деле ничего не помню.
– Спасибо, Уилли.
(Гражданин Кучлан Дент, возраст 37 лет, занятие – изобретатель. Преждевременно полысевший человек с ироничными глазами под тяжелыми веками.)
– Да, верно. Я специализируюсь на играх. В прошлом году я изобрел «Триангулируй, а не то...». Не видели? Она была очень популярна.
– Боюсь, что нет.
– Это, знаете ли, интеллектуальная игра. Имитирует потерю ориентации в космосе. Игрокам даются неполные данные для компьютеров и, при удачной игре, добавочная информация. В качестве штрафа – рискованные ситуации в космосе. Куча сияющих огней и прочая мишура. Отлично продается.
– Больше вы ничего не изобрели, гражданин Дент?
– В юные годы я придумал улучшенную сеялку-комбайн. Она превосходила по эффективности предыдущие модели в три раза. И, верите ли, я действительно думал, что имею шансы ее продать.
– Продали?
– Конечно, нет. Тогда я не знал, что в патентном бюро открыто только отделение игр.
– Вы огорчились?
– Сперва да. Но потом я понял, что существующие модели достаточно хороши. В изобретении более эффективных или простых устройств нет нужды. Мы довольны своим сегодняшним днем. Кроме того, новые изобретения бесполезны. Уровень рождаемости и смертности на Земле стабилен, и всего хватает. Чтобы выпустить новый аппарат, надо переоборудовать целый завод. Это почти невозможно, так как все заводы автоматические и саморегулирующиеся. Вот почему наложен мораторий на все изобретения, кроме сферы игр.