Cosa Nostra история сицилийской мафии

Дикки Джон

Как Чикаго в двадцатые? Первая война мафии

В конце 1962– начале 1963 года взрывы, погони и перестрелки стали регулярными происшествиями в Палермо. Газеты с иронией сообщали, что столица Сицилии начала походить на Чикаго периода 1920– х годов. На первый взгляд, война 1962–1963 годов действительно походит на клише из фильмов о Чикаго, на бесчисленные гангстерские истории, которыми кишат полки британских и американских магазинов. Другими словами, первая война мафии похожа на обычный цикл убийств по принципу «око за око». Но внутренний конфликт мафии не столь прост и однозначен. В Коза Ностре обман и политические игры важны не менее, чем пистолеты и бомбы. И первая война мафии, может быть, была самой неоднозначной из внутримафиозных разборок.

Одно «чикагское клише» можно отбросить сразу же. Принято считать, что личности

руководителей противоборствующих сторон определили стиль первой войны мафии — «старая» мафия воевала с «новой», почтенные боссы осаживали дерзких молодых дельцов, быстро разбогатевших на наркотиках и бетоне. С одной стороны стоял Сальваторе Греко по прозвищу Птенчик — сын босса Чиакулли, убитого Пидду-Лейтенантом в 1946 году. Другими словами, Птенчик был наследником самой уважаемой династии Коза Ностры. Против этой «голубой крови» мафии вышел Анджело Ла Барбера — capoиз центра Палермо. Анджело со своим братом Сальваторе появился из ниоткуда — их отец, чтобы выжить, продавал дрова на растопку. Начав с обычных уличных преступников, братья Ла Барбера постепенно достигли главенствующего положения. Территория Анджело Ла Барбера простиралась вокруг виа Либерта, приносившей основной доход; он также установил прочные рабочие отношения с «младотурком» из христианской демократической партии — Сальво Лимой.

Анджело Ла Барбера заслуживает более пристального внимания. Действительно ли он принадлежал к «новым» мафиози? Он необычен уже тем, что, когда сидел в тюрьме на острове, годы спустя после событий начала 1960-х, согласился дать серию занимательнейших интервью журналистке-итальянке, живущей в Великобритании, Гайе Сервадио.

На Сервадио произвел сильное впечатление облик Ла Барберы: Анджело был подтянут и элегантен, вот только зубы слегка подкачали. За этим лощеным фасадом скрывался ловкий и изворотливый собеседник. Сервадио смела настолько же, насколько обаятельна и умна, так что не ее вина в том, что интервью с Ла Барберой нельзя назвать «интимным». Ни один гангстер, обвиняемый в убийствах, как Ла Барбера, во время интервью не станет изливать душу, и это понятно. Однако, думается, существует и более глубокая причина, по которой Сервадио не смогла «ухватить» личность Ла Барберы: он попросту не обладал никакими личностными характеристиками, достойными описания.

Мафиозо держался строго и официально, словно китайский придворный во времена императоров. Сервадио упоминает о манерах Ла Барберы: шагал он медленно, размеренно, жесты делал откровенно пренебрежительные, его лицо представляло собой маску игрока в покер; о себе он привычно говорил в третьем лице. Сервадио назвала Ла Барбера «законченным ипохондриком» — возможно, он сознательно притворялся таковым, ведь жалобы на состояние здоровья — хорошая тактика поведения на суде. Можно лишь предполагать, что вся его манерность была частью репертуара, пользующегося популярностью в кругах мафии долгие годы. Остается только догадываться, насколько образ поведения Л а Барберы копировал поведение «молчаливого, напыщенного и усталого» Антонино Джаммона 1870-х годов. Может, Анджело Ла Барбера и был «новым» мафиозо, но он тщательно старался подражать традиционному стилю мафии.

В том, как Коза Ностра продвигает молодых людей с тяжелым прошлым, подобных Анджело Ла Барбере, по служебной лестнице, уж точно нет ничего литературного. Мафия всегда была системой, при которой положение человека в обществе определяется его способностями к насилию. А в действительности и простаки, и обладатели «голубой крови» находились во время войны мафии по обе стороны баррикад. Союзником Птенчика Греко был Лучано Леджо — сын скромной крестьянской семьи, занявший руководящий пост в семье Корлеоне в конце 1950-х годов. На стороне же Ла Барберы стоял Пьетро Торретта — бывший член бандитской бригады Сальваторе Джулиано, а в то время босс Удиторе — той же территории, которой управлял Антонино Джаммона веком ранее. Фамилия Торретты упоминается даже в докладе шефа полиции Санджорджи в 1898 году. Так что ни одна из сторон первой войны мафии не могла похвастать «чистой» родословной. История о противостоянии «новой» и «старой» мафий (клише детективного жанра) дает неверное представление о ситуации тех лет.

Перейдем к военными донесениями. Первая война мафии началась, когда открылось жульничество в обороте наркотиков. В феврале 1962 года братья Ла Барбера и Греко были членами консорциума, финансировавшего поставки героина из Египта на южное побережье Сицилии. Мафиозо Кальчедонио Ди Пизу отправили с грузом для гарантии доставки в

Нью-Йорк на лайнере «Сатурния». Но в Бруклине получатели груза обнаружили, что героина в упаковках меньше, чем ожидалось. Официанта с «Сатурнии», которому Ди Пиза передал наркотики, пытали, но он ни в чем не признался. Заподозрили самого Ди Пизу. На встрече избранных, созванной для выяснения обстоятельств,

с Ди Пизы сняли обвинения в краже наркотиков. Но братья Ла Барбера дали ясно понять, что недовольны решением собрания.

Двадцать шестого декабря 1962 года Ди Пиза был застрелен на Пьяцца Принчипе ди Кампореале, на западной окраине Палермо. Он припарковал свой автомобиль и направился к табачной лавке, когда двое мужчин открыли огонь из пистолета 38-го калибра и обреза. Другие члены семьи Ди Пиза также пострадали от рук мафиози. В январе 1963 года началась месть. Сальваторе Ла Барбера пал жертвой «белого ружья»: его «Альфа Ромео Джульетта» нашли сгоревшей дотла, тела обнаружить не удалось. Анджело Ла Барбера пропал, но вскоре объявился в Риме и дал пресс-конференцию; это было сделано с двоякой целью — сообщить друзьям, что он жив, и превратить себя в публичную фигуру, с которой не так-то просто расправиться.

После убийства брата Анджело Ла Барбера был решительно настроен продолжать войну. Двенадцатого февраля мощнейшая автомобильная бомба — еще одна «Джульетта» — разрушила дом Птенчика Греко в Чиакулли. И хотя сам Птенчик не пострадал, ответил он не менее внушительно. В 10.25 утра 19 апреля «Фиат 600» кремового цвета подъехал к рыбному магазину «Империо» на виа Эмпедокле Рестиво. Некоторые домохозяйки, находившихся в то утро на улице, рассказывали потом, что им показалось странным, что крыша машины поднята, несмотря на мелкий дождь. Прежде чем они успели перекинуться словечком друг с другом по этому поводу, двое мужчин в автомобиле вскочили на сиденья и принялись поливать магазин автоматным огнем. Погибли два человека, включая владельца магазина, которого считали боевиком Ла Барберы; двое были ранены, причем один оказался случайным прохожим. Кто бы ни находился внутри магазина — возможно, там был сам Анджело Ла Барбера, — он явно ожидал неприятностей, поскольку из магазина раздались ответные выстрелы — из пистолета и помпового ружья. Позднее, когда полиция нашла в разгромленном магазине целый арсенал оружия, активисты Коммунистической партии принялись ходить с мегафонами по округе, требуя реакции властей.

Следующим в списке жертв значился союзник Греко. Босс Чинизи был убит у кованых ворот при въезде на плантацию лимонных деревьев — с помощью бомбы, помещенной в неизбежную «Альфа Ромео Джульетта». Этот четырехдверный семейный автомобиль стал одним из символов итальянского экономического чуда — «изящный, практичный, удобный, безопасный и уютный», как гласила реклама. Но после взрывов в Палермо «Джульетта» превратилась в символ явления более опасного и, несомненно, атавистического.

Следователи подозревали, что последний взрыв «Джульетты» в Чинизи был отчаянной попыткой Анджело Ла Барберы показать, что он все еще способен угрожать своим врагам. Даже если подозрения обоснованны, попытка не удалась. Ла Барберу в конце концов вывели из игры ранним утром 25 мая 1963 года. Что особенно поразило общество, так это не жестокость перестрелки — по Ла Барбере открыли огонь одновременно из двух автомобилей — и не то, что Ла Барбера выжил (пули попали ему в левый глаз, шею, грудь, спину, ногу и пах), и даже не то, что врачи нашли у него в черепе пулю от предыдущего покушения (возможно, отнюдь не случайно он показался журналистке «законченным ипохондриком»); больше всего поразило место, где произошло нападение. Ла Барбера угодил под обстрел на бульваре Реджина Джованна — миланской улице, по соседству с заводом по производству «Альфа Ромео Джульетта». Заголовки в «Согпеге della Sera» свидетельствовали об удивлении публики и намекали на отношение итальянского Севера к «типично сицилийскому» поведению: «Война между мафиозными косками докатилась до Милана. Сицилиец, нашпигованный шестью пулями, заявляет полиции: "Я ничего не знаю"». Когда мафия вышла за границы Сицилии, борьба с ней стала делом всей нации.

Будь первая война мафии действительно не более чем обменом выстрелами а-ля разборки в Чикаго, она завершилась бы арестом Ла Барберы в миланской больнице; грохот выстрелов постепенно бы утих, и взрыва в Чиакулли, случившегося всего через месяц после покушения на Ла Барберу в Милане, так бы и не произошло. Но брутальная кода позволяет предположить, что на деле все обстояло гораздо сложнее. И большинство «сложностей» связано с Томмазо Бушеттой.

Есть два варианта истории о роли Бушетты в первой войне мафии. Первый вариант — полицейский, составленный, вероятно, на основе информации от анонимных осведомителей. Второй вариант — собственноручные признания Бушетты, написанные через два десятилетия после этих событий. Официальная версия, пожалуй, более достоверна. Рассказу Бушетты не следует доверять безоговорочно — ведь многие из его показаний не подтвердились на суде. Он обходит молчанием эпизод с наркотиками, принижает собственную значимость, избегает упоминать о своих «достижениях», которых наверняка было немало. Но, как всегда, «босс обоих континентов», привносит в сухую официальную историю факты и интриги.