Шрифт:
Подвиг Цотнэ Дадиани и весь рассказ о Кохтиставских заговорщиках изложен в «Картлис цховреба» настолько кратко, что я не смог преодолеть соблазна и весь этот эпизод предпослал предлагаемой читателю книге в качестве эпиграфа.
Смелая попытка грузин отложиться от могущественной и бескрайней монгольской империи имела, конечно, в те времена большой отклик, но письменных документов об этом сохранилось ничтожно мало.
Есть одно свидетельство, одно место в воспоминаниях итальянского миссионера при Кара-Корумском дворе по имени Плано Карпини, между прочим, друга юности святого Франциска Ассизского, да ещё один смутный отклик сохранился в армянских летописях. И это всё.
Этой красивейшей и благороднейшей страницы грузинской истории никто больше не подтверждает, но никто и не отрицает.
При чтении этого пленительного рассказа из «Картлис цховреба» невольно возникает у писателя желание передать его более широко и подробно, в образах и деталях.
Это желание давно уж овладело и мной. Но почувствовав
Впрочем, такой подход к фактам обусловлен и тем, что в годы возмужания и зрелости Цотнэ жил и общался с людьми, о которых рассказано в моих романах «Лашарела» и «Долгая ночь». «Цотнэ» есть продолжение этих двух романов, то есть последняя часть трилогии «Грузинская хроника тринадцатого века», поэтому я ограничился кратким, к тому же ретроспективным изложением событий, происшедших в юные и зрелые годы героя.
Раздумья над судьбой и подвигом Цотнэ, естественно, заставляли искать причины неудачи Кохтиставского заговора, наталкивали на поиски изменника. Но дело затрудняется тем, что упоминаемые летописцем заговорщики и после Кохтиставского эпизода продолжают действовать на страницах летописи, и летописец Жамтаагмцерели даже намёком не пытается возбудить подозрение к кому-либо из них. Всё же, чтобы сделать их жизнь объектом более глубокого и пристрастного наблюдения, я выделил некоторых из них и посвятил им особую новеллу или художественно-исторический очерк-эссе.
У этой книги нет претензий восполнить все пробелы в жизни Цотнэ и в его подвиге, конспективно изложенном безымянным летописцем, условно именуемым некоторыми нашими историками, как «Жамтаагмцерели». Книга не ставит себе целью показать «как всё это было в действительности». Наша задача, как это было отмечено выше, более ограничена. И если эта книга отвечает поставленной задаче, то это будет достаточным оправданием моего труда.
«И собрались в эти смутные дни все правители Грузии в Кохтастави. Пришли с запада и востока, херетцы и кахетцы, месхи и торийцы — Эгарслан, Цотнэ Дадиани, Варам Гагели, Куаркуаре, Шота Купри, Торгваи, Торели-Гамрекели, Саргис Тмо- гвелй, и все говорили: «Что предпринять?»
«Не осталось царя из грузинского рода, чтобы руководил нами и бороться бы нам с монголами. А мы отступились друг от друга и не в силах противостоять монголам. И они притесняют нас зло и гонят нас воевать Аламут. Терпим невзгоды и испытываем всяческие притеснения. Нет больше сил терпеть. Несмотря, на то, что нет у нас царя, надо воссоединиться нам всем и сразиться с татарами!».
Собрались главари Грузии и утвердили войну. Установили место в Картли, где собраться войскам.
Дальние князья Цотнэ Дадиани, Бедиани, человек добрый и одарённый всеми духовными и гражданскими добродетелями, а также рачинский Эристав отправились раньше других снаряжаться, дабы вовремя прибыть с войсками к месту сбора. Татары услышали о собрании грузинских князей в одном месте и выступили под водительством Бичу и Ангура и, прибыв в Кохтастави, застали там всех высокопоставленных людей Грузии. Некому было противостоять татарам, схватили всех и погнали в страну Анийскую в местность, именуемую Ширакаван. И когда предстали они перед нойоном Чормагоном, то спросил он у них: «Что ваше сборище имеет целью, если не отступничество и не измену?» Князья ответили: «Мы собрались не ради отступничества, а для того, чтобы обсудить, как нам лучше собирать и выплачивать дань». А дань именовалась татарами «хараджа».
Не поверил Чормагон князьям, приказал оголить их всех, связать и посадить на площади, на жаре и спрашивать каждый день, зачем собрались они в Кохтастави. И если не признаются и не скажут истину, то угрожал предать смерти всех упомянутых князей. Они же твердили одно: «Для того, чтобы обсудить, как платить подати». И так как не могли убедить в том нойона, то продолжалось это много дней.
Когда приблизилось время, то на условленное место встречи в Ркинисджвари, что расположено между Самцхе и Гадо, явился Цотнэ Дадиани с войском. И узнав, что всех князей-грузин угнали в Аниси, и услышав о злых мучениях всех находящихся там, опечалился безмерно и почёл это дело за позор для себя. Отпустив свои войска, он в сопровождении двух человек отправился в Аниси, чтобы положить свою душу, исповедуя завет господа, который гласит: «Нет большей любви, чем положить жизнь свою ради ближнего человека». Был этот человек, Цотнэ, честен, высокой нравственности, знаменит и достоин всяческого восхваления. Пришёл он в Самцхе и пришёл в Аниси, ибо в городе том были нойоны, а грузинские именитые люди нагие, связанные по рукам, сидели на площади. Когда Цотнэ увидел благородных людей обесчещенными и обречёнными на смерть, сошёл с коня, разбросал свои одежды, оголился и, связав себя по рукам, сел вместе с благородными людьми. Увидев это, татары поразились и тотчас сообщили нойонам, что «Цотнэ Дадиани прибыл с двумя людьми и, разбросав одежды свои, связанный, сел вместе с грузинами».
Зная хорошо Цотнэ Дадиани, удивились нойоны, позвали князя и спросили о причине странного поведения.
А он отвечал им так: «Мы все собрались в Кохтастави, чтобы обсудить, как нам лучше собирать и выплачивать дань. Это было причиной нашего сбора. Вы же сочли это злодеянием. И вот я пришёл, чтобы допросили меня. И если мы содеяли что-либо достойное наказания и смерти, пусть и я умру вместе с ними. Ибо не делали они все ничего другого, чего не делал бы вместе с ними и я. А если спасутся они, и я спасусь с ними». Выслушав Цотнэ, нойоны удивились его благородству и сказали:
«Если род грузинский столь добр и не лжив, то не обвинён будет. Ибо пришёл человек из Абхазети, чтобы положить жизнь за ближних своих и тем обрёк себя на смерть. Нет лжецов среди них. В силу этого считаем их невиновными и отпускаем их всех».
«Картлис цховреба»
По просторной поляне, по свежескошенной душистой траве мальчик гонялся за светлячками. У него уж много их было в шапке, но хотелось поймать ещё одного, а он не давался. Мальчик выбился из сил, да и светлячок уж едва светился, но всё же вспархивал опять и перелетал на новое место. Наконец около куста мальчик накрыл ладошкой упрямца, бережно подобрал и опустил в шапку. После этого он помчался к стогу сена, где сидела кормилица, лаская на коленях его сестрёнку. Кормилица сидела, прислонившись к стогу спиной, а девочка лежала к звёздному небу личиком. Когда подбежал брат, она села. Тогда мальчик всех светлячков, что были в шапке, высыпал на голову сестрёнке, на её густые тёмные волосы. Голова девочки заблестела и засияла.
— О, как ты вся засветилась, Тамар! — воскликнула женщина. — Словно звёздное небо. Словно царица в славе!
Вспомнив про небо, и женщина и мальчик посмотрели вверх.
— А всё же звёзд больше, чем моих светлячков. И они ярче…
— Ничего, Тамар сама будет сиять, как звезда. Поверь мне. А звёзд, правда, много. Помнишь ли ты стихи, которым я научила тебя? А ну, повтори.
Мальчик одним духом прочитал напевные строки:
Бжа диа чкими, Тута мума чкими, Хвича-хвича мурицхепи, Да до джима чкими [1] .1
Солнце мне мать,
Месяц — отец,
А звёздочки —
Сестры и братья.
— Молодец, помнишь.
— А я которая звёздочка, няня?
— Ты? Ты вот та звезда. Как раз она над тобой.
— А сестрёнка? Где-нибудь рядом?
— Тамар? Да. Ближе всего к тебе. Видишь, светится и горит голубым огнём. Очень яркая звезда у Тамар.
Тишину ночи нарушил громкий квакающий голос лягушки. Тотчас целый лягушечий хор загремел на разные голоса. Повеяло лёгким, но свежим ветерком, который словно раздул, как угольки, светлячков в волосах девочки. Они засветились ярче. А саму её сморил сон. Цотнэ ещё раз прошептал, глядя в звёздное небо:
Бжа диа чкими, Тута мума чкими, Хвича-хвича мурицхепи, Да до джима чкими.На поляну вышел мальчик лет пятнадцати, сын кормилицы.
— Гугута, помоги мне. Возьми девочку, она спит.
Гугута принял спящую маленькую княжну, бережно устроил на руках, прижав к груди. Кормилица взяла за руку Цотнэ, и все четверо пошли к дворцу, сверкающему огнями…
…Но не поляну со светлячками видит ночью мальчик Цотнэ.
Вот прикованный цепями к высокой скале Кавкасиони дремлет он, опустив голову и смежив веки. Как ни странно, улыбка играет у Цотнэ на губах. Он давно уж привык к цепям. Они врезались в его тело, срослись с ним и стали частью его самого. От них уже нет никакого неудобства. Холодное вначале железо давно нагрелось от теплоты его тела. Теперь от железа исходит тепло, проникает в Цотнэ приятной, сладкой истомой. Да, цепи срослись с телом, проникли в него до костей. Нескончаемая мука превратилась в блаженство, и герой, прикованный к скале Кавкасиони, недоумевает: как же должно исполниться пророчество, как же спадут в конце концов эти цепи, сковывающие его с незапамятных времён, и как же он будет жить без них? Но до этого ещё далеко. К тому же наступает четверг, кузнецы опять застучат по наковальне, и цепи, истончившиеся и ослабевшие за неделю, опять восстановятся во всей толщине и крепости.
В небе зашумело, и прикованный приоткрыл глаза.
Первые лучи солнца осветили снежные пики Кавкасиони. По земле движется широкая тень. Она движется, покачиваясь и вздрагивая. Прикованный к скале понимает, что это летит орёл. Летит, чтобы терзать его печень. Так присудили боги.
Было время, когда одна мысль об этом орле приводила героя в ужас. Но с тех пор протекли столетия. Сначала осуждённый просто свыкся с тем, что орёл каждую ночь должен терзать его печень, а потом это терзание, эти муки, как ни странно, превратились в потребность.
И вот вместо того, чтобы ужасаться прилёту орла, прикованный к скале жаждет этого прилёта. Он предвкушает терзание собственной печени, словно острое наслаждение.
Тень совсем накрыла прикованного, и он снова закрыл глаза.
Орёл опустился, вцепился лапами в плечи, отыскал вчерашнюю рану, разодрал её клювом, углубился и начал высасывать кровь. Цотнэ чувствует, как убывает кровь из его тела, как вместе с кровью убывают и силы, как охватывает его слабость, и он почти теряет сознание.