Цой жив еще
Шрифт:
Мать, настоял сбивчивый голос.
Все перемешалось: привычные устои, знания об Обелиске, собираемые по крупицам, об опасности, которая чумой расползлась по Каторге. Вера искателя пошатнулась; не мог примириться, не допускал мысли о невинности того, что унесло жизни миллионов людей. Броня из правоты, которую отращивал долгое время, сыпалась прахом.
– Мы плохого не делали, - бросил Цой, не переставая оглядываться; осознание того, что голос звучал только в голове, никак не давалось.
Убйца. Ты убил, - Мать нашептала неясно прозвучавшее название.
– Кого?
Смертей было не мало. Из последнего - мутные болвашки. Сколько их было? Две сотни? Три? А сколько до них - не счесть. Чужих
Шр. Сферу над тбой.
– Он напал.
И вновь об искателя, как об одинокий скалистый риф, разбилась волна неприятия.
Он искал, а найдя - пал.
– Искал? Нас?
– едва спросил и пережил невероятное побуждение позвать на помощь. Не верил, что Арах явился за ней. Уловка. Хитрая уловка, противиться которой становилось все сложнее. Запахи мешали сконцентрироваться, лишая воли.
Пыль. Вдхаешь. Губит. Тебя. Нашу связь. Умршь, если не перстаншь.
Человек не мог совладать с позывом вдыхать чаще и глубже, и вдыхал, все больше укрепляясь в мысли, что угодил в невидимые сети, игравшие им, точно безвольной куклой.
Я проведу тебя. Покажу.
– Я ничего не вижу, - не переставая оглядываться, проговорил искатель.
Не видшь, птому что не знаешь, как осознать. Знания - ничто без понимания.
Нечто заставило диафрагму сжаться и сильно вдохнуть. Цой провалился во мрак, хотелось кричать, но было нечем - как впервые родился, - не понимал ничего и был ведом единственной целью: добраться до далекого всплеска энергии, той волны, что вдохнула в него жизнь.
Толчок подкосил ноги искателя.
Арах угодил в резервуары, раздавил их, и жижа, покоящаяся внутри, моментально окутала сферу. Шар катил по нескончаемым тоннелям и на долю секунды стал невесомым. Цой ощутил окрыляющую свободу и прелесть полета, о которых всегда мечтал. Весь мир распростер объятия и предстал в совершенно иной ипостаси: цвета изменились, погружая сознание в потаенное восприятие.
Был не в силах подняться; потоки пережитого арахом прибивали к земле, он с трудом поспевал за лавиной новых чувств и эмоций.
С немыслимой скоростью шар сначала утонул, а потом локомотивом несся по непроходимым зарослям Каторги, всюду разбрызгивая черные кляксы нечистоты.
Не отпускало ощущение, что мозг жарится на раскаленном диске сковороды - шипит и лопается в собственном соку, - и вот-вот испечется досуха.
Сфера добралась до сырости и серости - Цой узнал Пепелище, - затем устремилась вниз со страшным звоном, куда-то вглубь. Там и услышал цепенеющий страх Анны, а следом осознал себя и угрозу. Вспомнил, как вдохнул пыльцу тогда, и от него не осталось ничего, кроме сгустка ярости, перекачанного адреналином и преисполненного ненависти, движимого единственным инстинктом - сеять смерть. Дурманящий запах, проникший через ноздри, вызвал такую боязнь и неготовность к погибели, какой никогда не знал сам. Содрогнулся, испытав неистовый натиск, повергший создание в ужас - последнее, с чем арах ушел в мир неживых. Звон в ушах, который он принял за визг, оказался лязгом множества колец, сдавленных платформой Резервации.
Рваные события жизни араха в мгновение ока пронеслись в сознании искателя. Он с трудом вернулся к реальности. Сил не осталось даже на то, чтобы подняться; желудок подсасывал, в горле встал ком. Так и лежал, пока запахи не вдохнули в него жизненные силы.
Вина глодала, но в Каторге иначе никак. Цой быстро подавил в себе чувство, оправдав тем, что не мог знать цели араха и отреагировал так, как умел. Кажется, Мать принимала это.
– Зачем тогда пришли?
– сухость в горле исказила голос.
Делиться, передать знания.
– Вы же целый мир уничтожили.
Несогласие и раскол ударили чужака в самое сердце. Он не мог объяснить чувства
Все слишком хорошо, к такому не привык. Не вытерпев издевательств над разумом, выпустил пыльцу из нарукавника и вдохнул, оборвав нити, связывающие с Матерью. Остался наедине с собой, своим умыслом. Перекатился на спину. Эффект пыльцы наслоился на действие таблеток Щупы, насылая жуткие образы: разломы света, алчущие впиться в плоть, искривлялись и тянулись к нему. Как мог, отторгал галлюцинации, но они оказались сильнее и вытеснили человека во тьму.
Пришел в себя. Весь мокрый и скользкий. Жаждал воды, а влага подло высвобождалась через поры собственного тела. Осушил флягу за пару жадных глотков. Собирался сообщить Анне об открытиях, но ролл молчал. Потерялся во времени и пространстве в поисках сигнала; не хотел возвращаться назад. Когда улавливал чужие мысли, пытающиеся прокрасться в голову, вдыхал немного пыльцы, одновременно борясь с желанием узнать, на что еще способны Мать и ее запахи.
Искатель усилием воли подавил мысли об утрате рассудка. Похожее случилось с написателем Баззарра по имени Оен; разговаривал с неизвестными, которых не слышал никто кроме него самого. Так продолжалось какое-то время, пока голоса не велели ему освободить разум и сброситься с уровня написателей, расположенного на двадцатом этаже Северной Сестры. То немногое, что осталось от Оена убрали довольно быстро, не удалось свести только кровавое пятно. Некоторые детишки, оказываясь по близости, до сих пор не упускают случая внести свой вклад: смачно сплевывают на него и растирают ногами.
Не знал, сколько плутал по нескончаемым тоннелям, когда один из них вывел в чертог, со сводов которого свисали лианы, чьи тонкие чешуйчатые листья отсвечивали в отражении обширных луж, наполненных черной водой с торчащими окаменелыми выпуклостями. Одни разливались в обширные пруды, другие изгибались змеями и исчезали из виду. Поверхность под ногами сменилась; напоминала влажный песок, только прохлады в нем никакой. Позабыв обо всем, поспешил к оазису. Упал на колени и зачерпнул воды. Рука вместо текучей жидкости погрузилась во что-то болотистое и омерзительно теплое; совсем как моча беса. Тут же вынул и стряхнул, неряшливо размазав сопли по тягучему песку. Никакой боли не последовало, кисть не жгло. Жидкость безвредна, но пить не решился. Как раз тогда заметил, как один из валунов, торчащий из воды, тронулся и неспешно, как бы нехотя, двинулся в его сторону.
Цой укрылся в темноте под нависающим выступом, который образовывал узкую пещеру до того, как создание выбралось наружу, и наблюдал. Тело, не меньше метра в длину, защищенное листовидным панцирем, вяло перебирало когтистыми ластами, чей размах не уступал длине. Не встречал таких существ в Каторге и не удивительно: с такой скоростью никакой жизни не хватит, чтобы выбраться за пределы Обелиска; стало не по себе от мысли о том, сколько здесь всего, что не попало на страницы Монструма.
Ролл пропищал, и Цой уже было решил, что выдал себя, но у создания, с трудом преодолевшего несколько метров, судя по всему, было занятие поважнее. Даже клювом не повело, упорно продолжая ползти к небольшой ямке, а когда добралось, опустило заднюю часть в углубление. Искатель не мог знать наверняка, но предположил, что стал свидетелем процесса опорожнения. Истина происходящего открылась следом: тошбак - так называлось пресмыкающееся, - откладывало яйца. Пришел к этому не сам. Одолевали мысли. Ее мысли. Пора травиться пыльцой. Вдохнул немного, прогнав Мать из всех уголков разума и не отрываясь, следил, как то, что называлось тошбаком, выбралось из ниши и зарыло кладку задними лапами.