Цой жив еще
Шрифт:
Влекомый запахами искатель бежал по тоннелям быстро и почти бесшумно, как умел. Из стен проступали лица, пытаясь вырваться из опутавших фосфоресцирующих жил бледно-синего света, казалось, еще немного и оторвутся от поверхности. Одни лики большие, другие - меньше, но каждое выглядело одновременно печально и озлобленно, будто когда-то давно он причинил им вред и много боли, а они до сих пор не забыли и помнят. Зажмурился, потряс головой, прогоняя из головы очередной несвязный бред, сосредотачиваясь на запахах, ведущих к Ш'Айаб. Остановился, когда руку свело судорогой - нечистота отвоевала
– Когда окрепнет?
Мать не могла назвать точного времени. Сказала только, что пальцев не хватит. Слишком долго. Кое-что придется изменить, но сначала - раздобыть мочу, иначе ничего не получится.
Продолжил путь, чувствуя, как где-то глубоко в недрах Обелиска движется нечто массивное, почти полностью заполонившее собой тоннель, совсем как бурный поток воды. По нескончаемым извилистым каналам труб Мать вывела человека к цели.
Самка Ш'Айаб трапезничала, погрузив морду в менее крупную тушу и не замечала ничего вокруг. Вытягивала пасть, клацая зубищами, пытаясь разорвать мышечные ткани добычи.
Времени искатель терять не хотел. Отличная возможность напасть: бес решит, что кто-то позарился на добычу. Главное - дать знать о своем присутствии, как можно позже и не позволить твари воспользоваться хвостом или - что хуже, - сильными лапами. Только пастью, но не клыками; если перекусит - конец. Вынудить сразу проглотить, тогда все получится.
Цой снял нарукавник, высвободился из лент бесьей шкуры, уложил рядом два бурдюка - понадобятся после. Вытянул из ранца лист, в который поместил месиво из ягод кровоглаза и уже собирался съесть, когда из темноты на беса набросилась огромная змеюка и тут же обвила жертву. Два тела под оглушающий рев, от которого, казалось, задрожали своды, завалились с глухим звуком. Змея пыталась укусить, с изогнутых клыков на черную шерсть стекали тягучие капли яда, но изворотливый бес не позволял; даже частично скованный, уворачивался от зубищ и молотил по врагу зазубренным хвостом, дырявя чешуйчатое тело.
Каанаконда-переросток попыталась скрутить сильнее, но пострадала - вспороли рога бритвенной остроты на спине беса. Под рваный раскатистый рев и утихающее шипение сгусток тел перекатывался и, если бы не шерсть и лоснившаяся в тусклом свете чешуя, было бы совершенно непонятно, где заканчивался бес и начиналась змея.
Их схватка на руку искателю: каанаконда измотает беса. Мать это понимала и наслала одну тварь ослабить другую, решив помочь человеку. Цой, не сводя глаз с затянувшейся битвы, жадно запихивал в рот кашу из кровоглаза и глотал, не разжевывая. Подавлял сильные рвотные порывы, когда мышечные спазмы охватили область живота.
Змея ослабла, как и бес, но последнему еще хватало сил бороться. Чудом освободив одну лапу, Ш'Айаб взревела, широко распахнув пасть, полную острых зубов, и вонзила когти в окольцевавшее ее тело. Змея зашипела от боли и рваных, колотых ран. Когтистая лапа беса скребла по чешуе, срывая толстую кожу, а затем и шматы мяса, а когда участок дал слабину, Ш'Айаб высвободилась окончательно и уперлась в каанаконду задними лапами, вгрызлась мордой, разрывая остатки мышц, и передними лапами отделила голову от всего остального.
Дыхание
Бес отползал, прихрамывая, как калека. Обессиленные лапы то и дело подкашивались, и Цой, сжимая жезл в руке, бежал к нему так тихо, как только мог, пока не оказался достаточно близко и заорал, что было сил. Сгусток слипшейся шерсти напружинился и молниеносно развернулся. Разинутая пасть описала ленивую дугу и Цой, подпрыгнув, угодил в зев. Пасть тут же захлопнулась и инстинктивно проглотила его целиком.
Глотками, проталкивая искателя в желудок, Ш'Айаб водила головой от одной убитой туши к другой, и никак не могла решить, какую доесть первой. Пошатнулась - силы необъяснимо покидали ее, и завалилась на бок. Что-то внутри шевелилось. Брюхо вздымалось все тяжелее, пока дыхание не оборвало вспоровшее утробу черное лезвие. Цой, как порождение чего-то ужасного - голый и скользкий, весь вымокший в желудочном соку, - продрался наружу.
Двести шестнадцать, твердил он, из последних сил волоча вперед налившиеся свинцом тело к припасенному бурдюку, что оставил неподалеку, а добравшись, перевернулся на спину и вдоволь напился воды. Красная линия пореза поперек живота рассосалась, не оставив после себя и следа, стянулись и изуродованные пузырями рытвины по всему телу. Цой обессилено лежал некоторое время и набирался сил.
Полностью восстановившись и, настолько возможно, очистив себя от желчи, искатель уложил добро в ранец и вернулся к убитой ядом самке. Бес не тот хищник, что после смерти позволит легко себя выпотрошить, а Цой - далеко не самый умелый мясник. Чтобы добраться до мочевого пузыря пришлось попотеть и изрядно измазаться в крови, шерсти и в том, что успел переварить желудок. Невыносимая вонь вынудила дышать ртом. В этих зловониях все равно не учуять неприятеля носом, даже Мать с трудом пробивалась к нему, пытаясь предупредить об опасности.
Инструмент был острым; с легкостью входил и разрезал плоть. Все получилось, как он и хотел. Смазав с лица пот и кровь, Цой заканчивал наполнять пустой бурдюк мочой, когда до острого слуха со всех сторон стали доноситься липкие звуки. Огляделся и заметил тусклые отблески на эфемерных телах слизней, что ползли из тоннелей, желая вкусить добычу. Их подгоняло цоканье чьих-то когтей. Плотно закупорив бурдюк, искатель бросился прочь по тоннелям, перескакивая через лужи слизней.
Беги! Беги!
– голоса подгоняли рваным лаем собак.
Угодил босой ногой в жидкую массу и ее будто ошпарило, Цой вскричал и едва не упал. Некогда умирать, твердил он себе, вставай и беги. Удержал равновесие и помчался дальше, забыв о боли. Замер, уловив мерцание теней на округлых стенах тоннеля; жизнь в Обелиске не останавливалась ни на секунду. Чутье подсказало, что бояться нечего.
– Теперь нечистота, - проговорил Цой.
Не выросла достаточно.
– Эта бестолковая, - ответил искатель, расчесывая руку и не желая ждать, пока гниль в руке окрепнет.
– Нужна та, что в резервуаре. Веди к ней.