Цой жив еще
Шрифт:
Человек стал иначе ощущать окружающий мир, восприятие легко в прежде незримую плоскость и в ней было жутко неудобно, но все это меркло в сравнении с губами пепельноволосой. Она продолжала молчать, но губы, даже недвижимые, оказались такими чувственными, что захотелось коснуться их своими. Пепельноволосая пахла свежестью и чистотой, и чем-то еще, он точно знал и любил этот запах, но не помнил названия, которое бы помогло прояснить. Руку прожгло болью - это нечистота боролась за тело искателя, напоминая об опасности, но Цой и так не выпускал из мыслей того, что перед ним и сконцентрировал всю свою решимость на воспоминаниях об Аде, ее тепле, тепле, с которым
Тонкими пальцами пепельноволосая убрала прядь серебряных волос, оголив изящную грудь - не большую и не маленькую, - прекрасную. Цой коротко выдохнул, когда она, взмахнув густыми ресницами, открыла глаза - голубые, как льдинки и такие же чистые; он не знал слова, которым бы смог выразить их красоту.
Она улыбнулась, и воинственность растаяла в нем. Он точно знал, будь он рядом с ней - станет королем мира. Сопровождали заманчивые ароматы, и чем больше себя он отдавал, тем сильнее и приятнее становились запахи. Глаза замаслились от удовольствия.
Разум искателя, целиком все его тело, все внутренние органы и процессы оказались под сильным напряжением и сжатием. Он чувствовал, как его покидают жизненные силы и не мог противиться, не хотел, поскольку получал взамен ощущение удовольствия и эйфоричное чувство того, что сам желает подчиниться Королеве, ведь она несет ему добро и нескончаемое блаженство. Пепельноволосая постепенно и не спеша отключала его сознание, позволяя прочувствовать ту удушающую сладкую мощь, которой овладела в совершенстве, и одновременно давала возможность стать частью этой самой силы.
Мир вокруг угасал, Королева отталкивала реальность, которая ждала искателя, погружая его в пучину того, что может дать сама. Пыталась заключить его в неосязаемую клетку, прутья которой услаждали обещаниями невообразимых удовольствий, наслаждений и того, что он не в силах даже вообразить. Не поддаться таким искушениям - прослыть дураком. Как раз этого искатель не боялся. И о тело разбился мощный натиск, которому не под силу сопротивляться.
Он упал на колени, не желая знать ничего, кроме чуда желания, а она склонилась над ним, играя струнами его энергии, и поддерживала ноготками за подбородок. Каждое касание, каждое движение, дарили невероятное расслабление. Провела и по руке с нечистотой, будто поглаживала ее и благодарила за то, что та привела человека обратно, не позволив Матери проникнуть в него. Глаза пепельноволосой смотрели так, будто видят его настоящего, того, кого он сам давно позабыл.
Цой не сопротивлялся и ждал, что она вот-вот заговорит и он, наконец, узнает ее имя и, быть может, свое. Ждал тот чудный голос, которым с ним говорила Мать. Мать. Искателя не заботило то, как над ним нависла тень Тронутого. Как он продел руку в перчатку, что вспыхнула пламенем. Цой не чувствовал боли, когда огонь коснулся его лба, как не слышал и тошнотворного запаха горящей плоти, шипящей под раскаленной железной рукой. Он ждал ее голоса, имени, но тело ее содрогнулось, и движения повторились: она вновь убрала прядь волос, открыла глаза и опять улыбнулась, сверкнув ровными рядами белых зубов.
Ничего больше Королева вытянуть не смогла и попятилась, увидев, как заживало клеймо на лбу человека, которого не удалось подчинить. Искатель, собрав всю оставшуюся волю в кулак, вогнал его же прямо в пасть наебабе, проломив ряды зубов, и облик
Остальные пепельноволосые потеряли привычный облик и их акульи пасти, окаймленные острыми, как иглы, клыками, разомкнулись от ярости и ужаса. Тронутый спешил помочь Королеве, а Цой наносил удар за ударом пока колодцы глаз Королевы, на дне которых плескалась сияющая мерзлота, не угасли насовсем. Искатель бил Ла вара Вакхру головой о пол, когда его пронзило копьем, но не остановило - он ударял вновь и вновь и не перестал, даже когда голова Королевы раскололась надвое, как сухое полено. Тронутые продолжали вонзать в него копья, пока он не завалился, став похожим на ежа.
Двести пятнадцать, - число пришло в сознание вместе с визгом и криками. Цой поднялся в самой гуще бойни: на пики, которыми его закололи, тронутые насаживали хрупкие тела наебаб, покрытые оспинами, из которых сочились какие-то блестящие капельки отвратительного вещества. Догоняли и тех, кто пытался бежать, и копья вонзались им в спины. Не все упивались расправой. Молодые отрешенно и с ужасом наблюдали за происходящим, сжимая волосы на головах в кулаки. Сам Тронутый, как и многие другие, рыдал посреди хаоса, скрывая лицо в ладонях и только те, что оказались сильнее духом, вскрикивали и со слезами на глазах наносили фатальные удары копьями, рубили тесаками по давно умершим телам наебаб за то злодейство, что совершили сами.
Искатель схватил жезл, разделил его на клинки и сам зарубил с десяток вакхра, что носились по гнездовью, как угорелые. Конечности летели во все стороны, разбрызгивая фонтаны крови праздничным фейерверком, а когда все закончилось, и бледные тела лежали в лужах темной крови, он, как и все остальные, почувствовал возвращение Матери. Мышцы расслабились, и наступил покой.
Тронутые стояли опустошенным и оглядывались так, будто впервые видели гнездовье, которое служило пристанищем долгое время. Другие втягивали в себя Мать так, будто вдыхали совершенно новую, прежде невиданную жизнь, и все же прошлое не оставит их, будет преследовать до самой смерти, а клейма на лбах - даже после, - напоминать об ужасах, что наебабы творили их руками.
Мать окрепла и направила тронутых освободить женщин. Поначалу они боязливо жались друг к дружке, но услышав внутри любящую Мать, сомнение и страх исчезли.
Цой дотронулся до лба - его метку как корова языком слизала. Собрав жезл в копье, искатель вонзил его в наросток у основания кокона и тот упал, распластавшись по земле. Искатель оглядывал гнездовье и услышал плач младенца. Бледное пятнышко лежало на возвышении укрытое тенями небольшого грота. Подойдя, увидел дите. Крохотное тело едва успело окрепнуть. Девочка ревела, крепко сомкнув веки и лицо сморщилось, как высушенный плод шиповника. Носа и ушей не было, только дырочки в соответствующих местах и это, пожалуй, единственное, что отличало ее от человека. Во всяком случае, пока. Цой долго не решался, но все же осторожно взял чадо на руки.
Убей. Убей Это, - брезгливый голос Матери звучал в голове.
– Нет.
У тебя в руках плод, рожденный самой Ла вара Вакхра. От человека. Она Королева.
– И?
– искатель поднял голову.
– Сама ведь сказала: родить много ума не надо, главное вырастить. Вот и вырасти. Воспитай, как умеешь. Может, она единственная, кто сможет общаться с тобой не словами, а так, как привыкла ты. Запахами, образами, обосракциями, или чем там еще? В ней есть человеческое, значит, есть и добро.