Crazy
Шрифт:
Я сразу же в туалет пошла, руки мыть. На всякий случай. Хотя без мыла что их мыть?
В общем, пока вода лилась, я себя ругала. Действительно, чего опять распсиховалась? На земле столько миллиардов людей живёт себе спокойненько, и никто от сопливой губки не помер.
Нужно какие-нибудь упражнения придумать, чтобы приучиться не бояться грязи. Например, взять и погладить кошку. У нашего подъезда одна с утра до вечера ошивается. Трехцветка мурчливая. Её мелкие девчонки уже затаскали. Прямо кукла. Ксюшей зовут. Она когда меня видит, всегда пытается о ногу потереться. Вот и пусть потрётся разочек!
Ага! А когда эта Ксюша случайно всё же потёрлась, как ты, Алька, домой неслась?
В общем, я руки помыла, но кран закрывать не стала (если после того, как руки помоешь, за кран взяться, то какой смысл их вообще мыть?) и вышла побыстрее в коридор, пока техничка, тётя Вера, не застукала. Она у нас бешеная. Вот уж кто настоящий псих! За кран прибить может. Хотя, если с утра до вечера полы мыть… Точно свихнёшься.
В класс идти не хотелось, смотреть ни на кого не хотелось, слышать никого не хотелось! Хорошо, что математика последняя.
За что они? Не понимаю. Я ведь никого не трогаю. И где, когда трогать? Меня не зовут, не приглашают. Сами собираются и после уроков, и по воскресеньям. Пикники всякие. С костром, гитарой. У нас Колесников классно поёт. Самарин тоже ничего. Из девчонок — Бобыренко и Парамонова. Только я никого не слышала. Юлька рассказывала.
Я раньше очень из-за всего этого переживала. Хотя нет, до четвёртого класса мне пополам было. Мы тогда ещё в Индии жили. Потом у папы контракт закончился, и я свалилась прямо в четвёртый класс. Плакать. И маме жаловаться. А толку? Я реву, что меня в поход не взяли, а она мне — вот и замечательно. Меньше заразы насобираешь. В походе руки у всех немытые. Клещи в лесу. Лисы могут быть бешеные. И птицы гриппом болеют. И ёжики колются. И в шашлыках непрогретых зараза. И, и, и… В общем, жить невозможно.
Я пока раздумывала, как бы сумку забрать, прозвенел звонок. Первым в коридор выскочил Самарин, покрутил пальцем у виска. Ладно, Самарин, проваливай. Без тебя тошно. За ним выпорхнула Юлька. С моей сумкой. Я её выхватила и пошла домой. Одна, без Плаксы. Даже слова ей не сказала. Потому что настроение было — ниже плинтуса.
Вот что меня в себе удивляет, так это желание ходить в школу несмотря ни на что. У нас в классе только Диана Смирнова, отличница, заниматься любит. Хотя, если бы ей отличных оценок не ставили и не хвалили на каждом родительском собрании, рвалась бы она на уроки? Не уверена. Все остальные приходят общаться. Я вполне допускаю, что есть тайные любители… Только их как-то не видно. А мне нравится новую тетрадку начинать. Особенно в клеточку. Новая тетрадка даже пахнет по-особому. Я однажды об этом папе сказала. Он засмеялся: «Новые тетрадки перспективой пахнут». И в учебниках сразу содержание смотрю. Там поначалу куча всяких страшных терминов. В каждом параграфе. Зато потом, весной, снова глянешь, а слова уже знакомы. И начинает гордость распирать. В этом я тоже, наверное, crazy?
Мой дом и школа соединяются (а может, наоборот, разъединяются) платановым парком. Платаны огромные, осенью жёлтые, светлые. Их ещё бесстыдницами называют. Из-за летней линьки, когда кора пластами сходит, и остаётся голенький светло-серый ствол. Вот бы с мозгами так было. Полинял — и никаких проблем…
Я вошла в парк и, наверное, отключилась, потому что когда меня лизнули в ногу, отпрыгивать было слишком поздно. Лизнул пекинес. Крошечный. Щенок ещё, но уже с ошейником. Это хорошо, значит не бродячий, не бешеный. Я наклонилась, чтобы достать пузырёк с перекисью. Обрадованный пекинес тут же лизнул мою руку. Я вскрикнула…
— Он тебя укусил?
Парень стоял рядом. Улыбался. Джинсы, какая-то пайта… Я не очень разглядела, потому что он был рыжий-рыжий, и воздух вокруг него светился, словно вокруг святого. Знаете, как на иконах. Жёлтые платаны, волосы пылают, глаза — синие. Или не синие — не на картинке же! Менялись они всё время. Улёт!
Наверное, я выглядела полной идиоткой, потому что он снова переспросил:
— Боня тебя укусил?
Я хотела ему ответить, но мозги отшибло, рот не открывался. Зато выпучились глаза. Я представила, как это выглядит со стороны — две зелёные крыжовины с ресничками — схватила сумку и побежала. По-моему, он что-то крикнул вдогонку…
Я неслась через парк — кобыла на дерби. Туфли, как копыта — цок, цок. Сердце где-то во рту — тук, тук. И жарко ужасно. В голове, в желудке, в животе. Потому что скоропостижно влюбилась. Впервые в жизни. Я сразу это поняла. Как Джульетта в своего Ромео. Ей, вроде бы, вообще тринадцать было. Вот так вот хлоп — и всё! А как ещё влюбляться? Выбирать, рассматривать, оценивать? Как в магазине? Так, наверное, тоже бывает. Только разве это любовь?
Совершенно запыхавшаяся, я взлетела на свой четвёртый этаж. Без лифта, конечно: самое негигиеничное место в доме. Кнопка особенно. Хотела позвонить, но потом представила, как мама выйдет, и начнётся допрос с пристрастием: почему часто дышу, не вспотела ли, нет ли у меня температуры. Достала свой ключ. Вот бы теперь тихонечко-тихонечко, совсем незаметненько, пробраться в свою комнату, закрыть дверь, забраться с ногами на диван, прикрыться пледом, можно даже с головой, затаиться и помечтать!
Блажен, кто верует! У мамы слух, как у музыканта. Или как у кошки.
Я статью читала про кошек. Оказывается, у них зрение совсем поганое. Нюх — так себе. Зато мышь за несколько метров под землей слышат.
Меня мама тоже где угодно услышит. Как только я дверь прижала, она тут же из кухни:
— Аленька, это ты?
Что за глупый вопрос? Папа в командировке, кто же ещё, кроме меня, может быть! Разве что грабители. Я так и ответила.
— Грабители.
— Разувайся у порога. Нечего с улицы заразу по комнатам разносить!
Грабители разулись. Они, эти грабители, про заразу наизусть выучили. С раннего детства. И уже лет десять разувались ни где-нибудь, а у порога. Только мама этого не хотела замечать.
— И тапочки обуй!
И тапочки я тоже обула.
— Аля, не забудь помыть руки. С мылом!
Всё ещё надеясь добраться до своей комнаты без потерь, я проскользнула в ванную, открыла воду. Но когда взяла полотенце, мама уже стояла в проходе.
Она у меня ничего себе! Блондинка с зелёными глазами. Мои тоже зелёные, но мамины красивее. И возраст на ней не виден. Я её ужасно люблю, хотя мы каждый день ссоримся. По всяким пустякам. Она до сих пор считает, что я маленькая. А я не понимаю, как это можно не заметить, что дочь выросла, что ей уже четырнадцать. И что у неё может быть своё собственное мнение, своя собственная жизнь. В общем, мы ссоримся, а потом опять миримся. Что ж поделать, если мама нервная. Я тоже не подарочек…
— Алечка! Ты почему такая красная? Температуры нет?
Ну вот, начинается!
— Нет у меня никакой температуры.
— А почему ты так возбуждена? Ничего не произошло?
— Нет. Ничего не произошло.
— А красная почему?
— По парку прогулялась. Там ветер.
— Тебя не продуло?
— Да нет же, говорю!
Я начала заводиться. А сколько можно это терпеть?
— Как дела в школе?
Ага, пошёл блок вопросов номер два. Уже легче.
— Замечательно. Получила тридцать пять пятёрок по физкультуре и была отпущена домой для подготовки к олимпийским играм.