ЦРУ и мир искусств
Шрифт:
Фильмы «Скотный двор» и «Тысяча девятьсот восемьдесят четвёртый» были готовы к прокату в 1956 году. Сол Штейн заявил об их соответствии «идеологическим интересам американского Комитета за свободу культуры». Он пообещал проследить, чтобы фильмы были «как можно шире представлены в прокате» [713] . Предусматривались меры, направленные на благосклонный приём. Кроме прочего, «были подготовлены передовицы для нью-йоркских газет» и распространено «очень большое количество скидочных купонов».
713
Sol Stein. Memo to the American Committee for Cultural Freedom, 11 January 1955 (ACCF/NYU).
Можно утверждать, что без «вымыслов» не обходится ни одно переложение текста на киноплёнку. Создание фильма само по себе - и в этом необязательно присутствует злой умысел - является актом перевода или даже повторного создания. Исаак Дойчер (Isaac Deutscher) в «Мистицизме жестокости» (The Mysticism of Cruelty), своём эссе о «Тысяча девятьсот восемьдесят
714
Isaac Deutscher. The Mysticism of Cruelty. Цитата из Alexander Cockburn. Corruptions of Empire (London: Verso, 1987).
715
Там же.
Не вышел чистым из перипетий холодной воды и сам Оруэлл. Как-никак он передал в Департамент информационных исследований в 1949 году список 252 лиц, подозреваемых в сочувствии. Он включал 35 сочувствующих (или FT в терминологии Оруэлла), подозреваемых подставных лиц или симпатизирующих. Среди них были Кингсли Мартин, редактор газеты «Нью Стейтсмен энд Нейшн» («Гнилой либерал. Очень непорядочный»), Поль Робсон («Очень враждебно настроен против белых. Сторонник Уоллиса»), Дж.Б. Пристли (J.В. Priestley; «Убеждённый сочувствующий, возможно, имеет какие-то связи с организациями. Очень враждебно настроен против американцев») и Майкл Редгрейв (как это ни парадоксально, позже он снялся в фильме «Тысяча девятьсот восемьдесят четвёртый») [716] .
716
George Orwell in Peter Davison (ed.). The Complete Works of George Orwell (London: Seeker & Warburg, 1998).
Будучи крайне подозрительным к каждому человеку, Оруэлл в течение нескольких лет всегда имел под рукой синюю тетрадь форматом 1/4 листа. К 1949 году в ней было уже 125 имён. Это стало своего рода «игрой», в которую Оруэлл любил играть с Кёстлером и Ричардом Ризом. Они должны были оценить, «насколько далеко может зайти предательство наших любимых жупелов» [717] . Похоже, критерии для включения были довольно широкими. Это касается Стивена Спендера, чью «склонность к гомосексуализму» Оруэлл счёл нужным отметить (и добавил, что он был «очень ненадёжным» и «легко поддавался влиянию»). Американский сторонник реализма Джон Стейнбек был внесён в список всего лишь за то, что он являлся «кажущимся, псевдонаивным писателем», тогда как Элтон Синклер заслужил эпитет «очень глупый». Джордж Падмор (George Padmore, псевдоним Малкольма Нурса) был отмечен как «негр африканского происхождения», настроенный «против белых» и, вероятно, любовник Ненси Кунард (Nancy Cunard). Том Дриберг (Tom Driberg) вызывал сильную неприязнь, поскольку обладал всеми качествами, которых так опасался Оруэлл: «гомосексуалист», «по общему мнению, является членом подпольной организации» и «английский еврей» [718] .
717
Richard Rees. Цитата из Michael Sheldon. Orwell: The Authorised Biography (London: Heinemann, 1991).
718
George Orwell in Peter Davison. Цит. произв. Оруэлл был яростным антисионистом, веря, что «евреи-сионисты везде ненавидят нас и относятся к Британии как к врагу больше, чем к Германии». По этой причине он заявил Департаменту информационных исследований, что пытаться заискивать перед врагами - «плохая политика», и предупредил их о том, что «разыгрывание антисемитизма» не является лучшей стратегией антисоветской пропаганды». George Orwell to Celia Kirwan. 6 April 1949 (IRD/FOlllO/PRO).
Но эта игра, которую Оруэлл называл своим «списочком», приобрела новое зловещее значение после добровольной передачи документа в Департамент информационных исследований, секретное подразделение (о чем было известно Оруэллу) Министерства иностранных дел Великобритании. Хотя Адам Уотсон позже утверждал: «Его непосредственная польза заключалась в том, что он позволил выявить людей, которые не должны были писать для нас». Он также отметил, что «[их] связь с просоветскими организациям, возможно, придётся придать гласности на более позднем этапе» [719] . Другими словами, оказавшись в руках органа власти, деятельность которого не подлежала проверке, список Оруэлла потерял свою безобидность.
719
Adam Watson. Telephone interview, August 1998.
По прошествии 50 лет официальный биограф Оруэлла Бернард Крик (Bernard Crick) решительно отстаивал его действия. По его утверждению, они «не отличаются от действий сознательных граждан в настоящее время, передающих антитеррористическим подразделениям информацию о людях в своей среде, которых они считают террористам и IRA. Конец 1940-х считался смутным временем» [720] . Его поддержали те, кто решил увековечить миф о группе интеллигенции, связанной с Москвой, которая намеревалась подготовить почву для сталинизма в Великобритании. Доказательства участия кого-либо из списка Оруэлла (в том объёме, в котором он был обнародован) в незаконной деятельности отсутствуют. Разумеется, в нём не было лиц, которых можно было сравнить с республиканскими террористами. «Гомосексуальность была единственным обвинением, связанным с возможностью привлечения к уголовной ответственности, хотя это, кажется, никак не отражалось на Оруэлле». Британский закон не запрещал членство в коммунистической партии евреям, сентиментальным или глупым людям. «Находясь в правовом поле, Оруэлл не мог сделать ничего плохого, - писал Перегрин Ворсторн.
– Его мнение по этим вопросам вызывает полное доверие. Поэтому, если он считал, что холодная война позволила одному писателю с благими намерениями «сдавать» другого, то ничего не поделаешь. Конец спора. Но это не должно быть концом спора. Бесчестный поступок не может считаться почётным только потому, что он был совершён Джорджем Оруэллом» [721] .
720
Bernard Crick. Evening Standard, 11 July 1996.
721
Peregrine Worsthorne. The Spectator, 29 July 1996.
Это не означает, что беспокойство Оруэлла относительно того, что он называл «отравляющим влиянием русских мифов на жизнь английской интеллигенции», было необоснованным [722] . Он лучше других знал цену идеологии и её искажений «либералами, которые боятся свободы, и интеллигентами, которые хотят осквернить разум» [723] . Но своими действиями он продемонстрировал, что перепутал роль интеллигента с ролью полицейского. Будучи человеком мыслящим, Оруэлл мог руководить атаками аудитории на британскую русоманию открыто, вовлекая своих оппонентов в дискуссии на страницах Tribune, Polemic и других журналов и газет. Чем отвечала идея свободы на (предполагаемую) нечестность интеллигенции?
722
George Orwell. The Prevention of Literature, Polemic, no. 2, 1945.
723
George Orwell. The Freedom of the Press, 1944, in New Statesman, 18 August 1995.
«Если бы мне нужно было выбрать слова для собственного оправдания, я бы предпочёл высказывание Мильтона: «По известным правилам древней свободы», - писал Оруэлл в предисловии к «Скотному двору».
– Эта фраза свидетельствует о его непоколебимой вере в «глубоко укоренившуюся традицию» «интеллектуальной свободы... без которой присущая нам западная культура вряд ли могла бы существовать». Далее следует цитата из Вольтера: «Я не разделяю ваших убеждений, но я отдам жизнь за то, чтобы вы могли их высказать» [724] . А за несколько месяцев до своей смерти Оруэлл добавил: «Но ни при любых обстоятельствах». Комментируя свои наблюдения за движением Оруэлла вправо, Мэри Маккарти отметила: ему просто повезло, что он умер таким молодым.
724
Там же.
18. Когда рак на горе свистнет
«Свобода стала просто набором клише.
Клише «Ну да»: «Не все общества, кажущиеся
свободными, действительно так свободны,
как кажется». Клише «Сомнительное»:
«Свобода неделима».
«Внимание, внимание! Дорогие слушатели, сейчас вы услышите манифест Федерации венгерских писателей: «Это Федерация венгерских писателей. Обращаемся к каждому писателю в мире, ко всем учёным, ко всем объединениям писателей, ко всем научным ассоциациям, к мировой интеллектуальной элите, мы обращаемся ко всем вам за помощью и поддержкой. Осталось мало времени. Вы знаете факты. Нет необходимости давать вам развёрнутый отчёт. Помогите Венгрии. Помогите венгерскому народу. Помогите венгерским писателям, учёным, рабочим, крестьянам и нашей интеллигенции. Помогите, помогите, помогите!».
Воскресенье, 4 ноября 1956 года, в 8.07 утра, через несколько минут после передачи этого сообщения, радио «Будапешт» замолчало. Войдя в столицу под покровом ночи, советские войска начали жестокое подавление октябрьского восстания. В последующие несколько месяцев погибли 15 тысяч венгров, ещё 5000 были арестованы безо всякого суда. Когда советские танковые дивизии проходили по центральным бульварам Будапешта, это выглядело так, будто Советский Союз наказывает мир за негативные суждения о нём… Сталинизм умер? Да здравствует сталинизм!