ЦРУ как мифологема

Еськов Кирилл Юрьевич

Главное внимание Энглтон, естественно, уделял Советскому отделу ЦРУ – так что в итоге, после его отставки, отдел пришлось фактически восстанавливать с нуля. Глава отдела Дэвид Мэрфи – блестящий профессионал, разработчик и участник множества успешных операций – оказался, ясен пень, агентом Ка-Гэ-Бэ (что не диво: в составленном Энглтоном списке «подозреваемых советских агентов» значился и сам тогдашний директор ЦРУ Уильям Колби). Однако авторитет Мэрфи был всё же слишком велик, чтобы так вот, за здорово живёшь, уволить его со службы или сослать на какой-нибудь Тринидад. Мэрфи «всего-навсего» отстранили от работы по советскому направлению и отправили резидентом в Париж. Энглтона, однако, это вовсе не успокоило: он связался (напрямую, через голову директора ЦРУ!) с шефом французской контрразведки Александром де Мараншем и просигнализировал, что новоназначенный глава Парижской резидентуры,

возможно, является советским шпионом… Сказать, что французы были шокированы – это не сказать ничего; внутринатовское сотрудничество между американскими и французскими спецслужбами, и без того не слишком тесное, было с той поры почти полностью заморожено. В итоге французы демонстративно проигнорировали американское предупреждение об обширной советской сети в Елисейском дворце и МИДе, которое – ирония судьбы! – в кои-то веки оказалось верным: постоянные крики «Волки, волки!» сделали своё дело…

Отдельная песня – это судьба перебежчиков из советских спецслужб. Все они теперь сразу поступали в распоряжение Группы специальных расследований, где от них требовали подтвердить Голицынский бред о неисчислимых табунах шпионов, невозбранно пасущихся на пажитях ЦРУ. Перебежчики (а некоторые из них были как раз вполне осведомлены о реальном положении дел) честно отвечали, что – никак нет, ваш-бродь, нету у вас, в ЦРУ, никаких советских кротов, и не было! Ага! – заключала Группа, – всё ясно: казачок-то засланный! Судьба «засланных казачков» (а их набралось почти два десятка!) была печальна: Юрий Носенко, к примеру, провёл в тюрьме (не то что без приговора суда, но даже и без санкции прокурора) почти пять лет, причём больше двух – в одиночке; потом, правда, разобрались-выпустили, и даже выплатили некоторую компенсацию…

В конце-концов разум, конечно, одержал-таки победу над сарсапарилой, и Неистового Кротолова спровадили-таки в отставку – дюжины лет не прошло… Финальную же точку в той мрачноватой фантасмагории поставил Энглтонов выкормыш из Группы специальных расследований Клэр Петти. Проанализировав – от начала и до конца – всю деятельность своего бывшего начальника, он подал директору ЦРУ Колби докладную, в которой заключал: «Голицын вовсе не перебежчик, а внедрённый к нам агент КГБ, главным же советским кротом в ЦРУ все эти годы был сам Энглтон. Ибо никто за всё время существования нашей организации не причинил ей такого ущерба, как эти двое» – воистину, змея укусила свой хвост… И хотя против последнего тезиса – что деятельность шефа контрразведки объективно нанесла Агентству небывалый урон – возразить что-либо трудно, директору ЦРУ (который и сам, как мы помним, побывал в проскрипционном списке Энглтона) хватило-таки решимости назвать наконец кошку кошкой (в смысле: паранойю – паранойей) и немедля вышвырнуть Петти со службы.

Ну, и ещё парочка штрихов – для полноты картины. Всё то время, пока Энглтон превращал в руины Советский отдел, отстраняя от работы безупречных сотрудников вроде Габлера с Мэрфи, или ветерана ЦРУ Питера Карлоу (поплатившегося за свои славянские корни), у него под носом преспокойно работал настоящий, невыдуманный крот. Не совсем, правда, советский – офицер братской (в те годы) чехословацкой разведки СТБ Карел Кочер; этот как раз вполне успешно пережил всю ту охоту на ведьм и благополучно вернулся домой, получив за свою работу вполне заслуженный орден и скромную пенсию. И ещё. Советский суперкрот Олдрич Эймс с фантастической небрежностью сорил деньгами, выплачиваемыми ему КГБ. Любой американский госслужащий, имеющий такое соотношение расходов и легального дохода, тут же угодил бы на заметку к фискальному ведомству, а то и ФБР; любой – кроме, как выяснилось, ЦРУшника. В этой конторе, извольте ли видеть, считали невозможным контролировать бюджеты сотрудников, чтобы, упаси бог, «не возродить шпиономанию эпохи Энглтона» (В Штатах после разоблачения Эймса появился анекдот, как на паркинге в Лэнгли строгим голосом объявляют по матюгальнику: «Сотрудники, которые не уберут немедля со стоянки свои „Ягуары“, будут занесены в список подозреваемых в шпионаже на Россию!»)…

…Вот ведь как интересно получается: ЦРУ, выходит, на полвека вперёд распланировало каждый шаг в развитии России, и направляло это развитие в нужную для Америки сторону через своих «агентов влияния». А вот кто же тогда двадцать, почитай, лет рулил при этом самим ЦРУ, через своего «агента влияния» Энглтона?.. «И на этом мысль останавливается…» (с).

Впрочем, всё вышеописанное (Эймс заложил Гордиевского, Поляков заложил Эймса, Хансен заложил Полякова…) происходило внутри чисто виртуального мира внешней контрразведки, который виртуален даже по сравнению с миром «просто разведки». Дело в том, что задача разведки (как государственного института) состоит в том, чтобы снабжать политическое и военное руководство страны информацией, добыть которую легальными способами

невозможно. Выполнение этой задачи обеспечивается несколькими служебными подсистемами, в том числе и внешней контрразведкой: мы внедряем агента во вражескую спецслужбу, чтоб он, оттуда, навёл нас на ихнего агента, внедрённого к нам с целью выявления наших агентов у них… – ну, и так, в принципе, до бесконечности… То, что в эпоху Холодной Войны этот род деятельности стал для разведслужб (по обе стороны Железного Занавеса) как бы не основным, есть типичное проявление Закона Паркинсона: служебная (исходно) подсистема начинает «тянуть одеяло на себя», оптимизируя собственную деятельность путём фактического переподчинения себе основной системы.

Современное государство давно уже смирилось с тем, что его разведслужбы, по сути дела, большую часть времени занимаются точно такой же внутрикорпоративной «игрой в бисер», как академическая наука или элитарное искусство. Однако есть ситуация, когда Государство начинает спрашивать со всех своих институтов – в том числе и с разведки – безо всяких скидок, по гамбургскому счёту: война.

6.

25-го июня 1941 года в руки немцев впервые попали, среди прочих трофеев, советские танки КВ и Т-34. Начальник германского Генерального штаба Гальдер написал по этому поводу в своём дневнике вот что:

«Получены некоторые данные о новом типе русского тяжёлого танка: вес – 52 тонны, лобовая броня – 37 см (?), бортовая броня – 8 см. Вооружение: 152-мм пушка и три пулемёта. Экипаж – 5 человек. Скорость движения – 30 км/час. Радиус действий – 100 км. Бронепробиваемость: 50-мм противотанковая пушка пробивает броню только под орудийной башней. 88-мм зенитная пушка, видимо, пробивает также бортовую броню (точно ещё неизвестно). Получены сведения о появлении ещё одного нового танка, вооружённого 75-мм пушкой и тремя пулемётами.»

Вдумаемся в смысл сказанного. Начальник Генштаба, непосредственно отвечающий за разработку планов войны с могущественной соседней державой, оказывается, понятия не имеет о наличии у той тяжёлых танков нового поколения (до создания которых в его собственной стране ещё семь вёрст, и все лесом) – не опытно-конструкторских разработок, не экспериментальных образцов, а машин, уже больше года как находящихся в серийном производстве! Он не знает даже их названий, не говоря уж о ТТХ (о масштабах и динамике их промышленного производства – умолчим); ТТХ же эти, как выясняется, таковы, что штатные противотанковые средства против тех бронированных монстров, считай, не работают, а нештатные – бог весть… И как знать – если б та, соседняя, держава не с такой умопомрачительной бездарностью пустила по ветру за первые недели войны всё, что ею было к той войне загодя припасено (в том числе и те чудо-танки)… впрочем, тут мы явно отвлекаемся от темы.

Так вот, если начальник Генштаба узнаёт о таких вещах на третий день уже начавшейся войны (когда, что называется, «поздно пить боржом») – это означает, что разведка у страны вообще отсутствует. То есть наверное где-то там, в коридорах РСХА на Принц-Альберхтштрассе, Шелленберг-Табаков обменивается тонкими интеллектуальными репликами со Штирлицем, а через заросшую пограничную речушку перебираются, «в глухую ночь, в осенний мрак», шпионы и диверсанты на кабаньих копытах, неосмотрительно теряющие при этом коричневые пуговки от заднего кармана – но только с реальными задачами, т.е. с информационным обеспечением принимаемых военно-политических решений, вся эта деятельность, по факту, не пересекается никак.

Дальнейший ход Второй мировой войны эту оценку, кстати, вполне подтверждает: германская разведка не добилась за всю войну ни единого реального успеха в раскрытии стратегических планов противника. При этом Абвер и СД умудрились, например, проспать и все три высадки Союзников – в Северной Африке, в Италии и в Нормандии (хотя скрыть от врага подготовку десантных операций такого масштаба практически нереально), и заговор Бадольо, оставивший Германию без главного её союзника, Муссолини (это в Италии! – стране, где сохранить что-либо в тайне в принципе невозможно). Так что «великие разведчики Канарис и Шелленберг» на самом деле являют собою чистую мифологему; и забавно, что существованием своим та мифологема обязана в основном не самопиару означенных персон (над Шелленберговскими байками из его «Лабиринта», вроде того, как он обманул «глупого Сталина», подбросив тому фальшивку о «заговоре Тухачевского», не потешался только ленивый), а – усилиям беллетристов и кинематографистов держав-победительниц (Юлиану Семёнову и иже с ним).