Цугцванг
Шрифт:
— …Я твоего «врача» уничтожу.
— А-га.
— И Лилиана останется с тобой.
«Что ты сказал?!»
— На каком основании? — усмехаюсь теперь я, усилием воли подавляя злость, которую вызывает во мне это дерьмовое по всем статьям предложение.
Отец это читает отлично — он победно улыбается и слегка пожимает плечами, протягивая ответ в ублюдской, своей фирменной манере, которую я ненавижу не меньше, чем его самого.
— Это, вроде, называется компромисс. Я иду на встречу тебе, ты — мне. Она проследит за тем, что с тобой тут будут делать,
— Оставь своего Стасика, — рычу, сверкнув глазами, что делает улыбку только шире.
— «Мой Стасик» нужен мне, чтобы замести следы твоего убийства. Все должно выглядеть, как несчастный случай, и, разумеется, без твоего имени.
— Я не…
— Дискуссия окончена, — отрезает холодно, но потом снова тянет, словно наконец приступил к десерту, которого так долго ждал, — И что такое? Помнится, было время, когда ты мечтал оставаться с ней наедине, как можно больше.
Щурюсь. Вот что это — месть, он делает это специально, намеренно, и меня это, разумеется, задевает, как будто на мою рану высыпали пуд соли. Но разве у меня есть выбор? Нет. Я встаю и протягиваю руку — мне не хочется это делать, но снова. Разве у меня есть выбор? Попробуй не попрощаться с ним уважительно, как он решил, посмотришь, что будет. Хотя нет, ты вряд ли сможешь увидеть заплывшими от синяков глазами. Так что пока отец смакует и это, приходится терпеть, поджав губы — лучше так, лучше, чтобы он побыстрее свалил отсюда на хрен.
Но неожиданно, пару раз качнув сцепленным из ладоней и пальцев замок, который я уже собирался расцепить, он дергает меня на себя и шипит точно в ухо.
— И не думай, что твоя выходка с этими вонючими хатами осталась незамеченной. Мы непременно об этом поговорим, но позже, это терпит.
Он расцепляет руки и проходит мимо меня к двери, где уже стоит Илья с небольшим чемоданчиком. Слышу, как он здоровается, как отец нарочито вежливо отвечает ему, но не задерживается, слава богу, идет дальше. Звонок лифта, снова шаги, закрытие створок.
— Ушел, — нарушает тишину Илья, и я, бросив взгляд на Лекса, спрашиваю.
— Видел? Ставили что-то?
— Нет. У них с собой не было ни маяков, ни камер. В спальню заходили всего раз, и то со мной. В остальном занимались только трупом и отмывкой твоего пола.
— Где она? — сразу же спрашиваю снова, на что Лекс закатывает глаза и указывает подбородком в сторону спален.
— В твоей комнате в…чемодане.
— Где?!
— Не было другого выбора. Пакеты мы спрятали, но она бы не поместилась.
— Прекрасно, — цежу сквозь зубы, а потом смотрю на Илью и указываю на кошку, которая вроде пришла в себя, но все это время лежала и в целом была какая-то вялая, — Можешь посмотреть, как она? Ее жестко пнули, она сознание потеряла.
— Я по-твоему ветеринар что ли?!
— Пожалуйста.
Моя настойчивость сбивает с «его злой волны», он косится на животное, потом обреченно кивает и закатывает глаза.
— Хорошо! Твою мать…
— Спасибо. Закончишь, приходи ко мне.
— Перевожу, — саркастично влезает Лекс с легкой полу-улыбочкой, — Максюше нужно время наедине со своим сокровищем…
Я даже не стану спорить, да и не хочу тратить на это время. Все, что делаю — показываю средний палец здоровой руки и иду в свою спальню, правда ловлю в спину предупреждение:
— Еще раз твоя девчонка меня ударит — ей не жить.
В шутку, конечно, слышу по голосу, что он несерьезно, поэтому улыбаюсь и парирую, даже не останавливаясь.
— Не злись, что она тебя обставила. Она всех сегодня переиграла…
Напоследок до меня доносится «фырк», и я снова улыбаюсь, закрывая за собой дверь моей комнаты…
Амелия
Я снова слышу шаги, приближающиеся ко мне, задерживаю дыхание. За последние минут сорок-пятьдесят по прикидкам, я всего раз слышала хоть какое-то движение за пределами моего укрытия, пока и оно не погрузилось в абсолютную тишину. И кто бы знал, какой это для меня ад — я с детства боюсь замкнутых пространств, после того, как Элай закрыл меня в кладовке. Темнота и маленькие «коробки», из которых не выбраться — ночной кошмар, в который я залезла по своей дурости самолично.
«Ты точно идиотка…» — шиплю на себя время от времени, с силой прикусывая губу и борясь с тошнотой и паникой, медленно оплетающей мое бедное сердечко.
Но разве я могла поступить иначе? Он бы убил ради меня, но точно спас меня, и помочь ему сохранить его план слишком мало, чтобы хоть немного расплатиться…
«Ублюдок…» — память-зараза подкидывает картинки мертвого ублюдка, а запах его крови будто ходит за мной по пятам.
Это еще большее издевательство. Слезы скатываются с глаз, и я усилием воли стараюсь впихнуть в своей внутренний телевизор совсем иные эфиры, когда наконец чувствую почти близкую свободу. Она приходит неожиданно с движением чемодана и меня, ложится вертикально, а потом ее даруют мне со звуком открывающейся молнии. Как раз вовремя, потому что мои «полномочия на этом всё», как говорится.
Я вылетаю из чемодана пулей, даже не дождавшись, пока он полностью откроется, врезаюсь в полку и часто моргаю. Глаза от света режет, а то малое, что я не «изгнала» из себя в унитаз ранее, уже подступало к горлу, и, боюсь, на этот раз я вряд ли смогла бы подавить желание организма. Уговоры тоже больше почти не работали, да и сейчас мне приходится начать глубоко дышать и согнуться пополам, чтобы не удалить это «почти» из уравнения.
— Амелия? — тихо спрашивает Макс, делая на меня шаг, но я выставляю ладонь, чтобы его остановить.
— Со мной все нормально… — хрипло шепчу, чтобы объясниться, — Я боюсь замкнутых пространств.
— И залезла в чемодан? Забыла, что он относится к списку?
Он усмехается, но я вижу, что притворно, на самом деле Максимилиан взволнован. Стоит передо мной, рассматривает, на его плече огромная повязка, на которой я концентрируюсь, чтобы не отвечать и не скатиться вновь к колкостям в адрес друг друга. Сегодня я их не вывезу…
— Тебе посмотрели руку?
— Пока нет.
— Почему?! — невольно повышаю голос, забывая о своих бедах, — Это не порез о бумагу и не отравление бухлом! Это ножевое!