Curriculum vitae
Шрифт:
– Наши американские и английские союзники требуют строго наказать виновных в этом… несчастном случае…
Капитан вдруг резко вскочил на ноги, выпрямился, блеснул глазами, будто приняв какое-то решение. Карандаш полетел на стол, отрикошетировал и упал на утоптанную землю.
– Так вот, хрен им! Пока ты бегал по горам, у нас тут чуть не началась Третья мировая война. Русские захватили аэропорт Слатина в пятнадцати километрах от Приштины. Этот сумасшедший генерал из Пентагона Уэсли Кларк приказал уничтожить их десант. Но, слава всем святым! Даже среди янки не нашлось ни одного придурка, готового выполнять этот идиотский приказ. Завтра начнутся переговоры.
Капитан повернулся к Распутину, одёрнул форму, опустил руки по швам.
– Капрал Буше! Довожу до вашего сведения, что вы отстраняетесь от боевых дежурств и не участвуете в запланированных легионом операциях, вплоть до выводов
Историческая справка:
Радован Караджич предъявляет мини-версию "сербореза", предназначенного для пыток и умерщвления сербских младенцев.
Глава 19. "И дым Отечества нам сладок и приятен"…
Ночь для Распутина выдалась бессонной, липкой и противной во всех отношениях. Жаркое июньское солнышко плавило асфальт и мозг, а установившийся штиль не позволял прохладе с гор заместить собой горячую воздушную подушку, плотно накрывшую расположение роты разведки. Но пуще летнего зноя голову терзали навязчивые вопросы при одной мысли о скорой встрече с соотечественниками. Вася и добрый взвод бывших граждан СССР, собранных в легионе, не в счёт. Все они, подписавшие в своё время контракт на службу во французской армии, в той или иной мере – изгои. А завтра он своими глазами увидит оставленную собственную несбывшуюся судьбу – служить Отчизне. Вопросов эта встреча порождает больше, чем ответов. Четыре года назад Родина не смогла защитить Распутина от банды уродов, покалечивших Ежова и убивших Потапыча. Григорий честно, как и было написано в присяге, старался “быть храбрым, дисциплинированным, бдительным, стойко переносить все тяготы и лишения воинской службы, строго хранить военную и государственную тайну, беспрекословно выполнять воинские уставы и приказы командиров и начальников.” В результате вынужден был бежать за границу, прячась в машине наркоторговцев, как преступник. Кто в этом виноват? Он, Григорий? Или Родина?… Или это стечение обстоятельств, несчастный случай, как модно нынче говорить, “форс-мажор”? Какая демоническая улыбка судьбы – невиновен, но наказан изгнанием… Кто он теперь для вчерашних однополчан? Предатель? Возможно, хотя никого не предавал… Те, кого он пытался разоблачить, на чьих руках кровь сотен и тысяч российских солдат и офицеров, сегодня абсолютно легитимны и правомочны, а он – не более, чем беглый преступник, для которого Родина уместилась в крошечный уголок личной памяти, и её больше нет нигде. Отечество – не поля и березки, а прежде всего люди, считающие тебя своим. Вне такого признания нет никакого Отечества. Есть сумма абсолютно чужих квадратных километров, совсем как в Европе, Америке или на любом другом континенте.
Утро не принесло облегчения. Лениво разжевав безвкусный омлет и нацедив эспрессо, Распутин присел рядом с галдящими парашютистами, прибывшими с Корсики и шумно обсуждавшими события в аэропорту Слатина. Всем было интересно, как долго удастся горстке русских десантников противостоять всей мощи НАТОвской военной машины, собирающейся вокруг аэродрома. Профессиональные военные, они не видели ни единого шанса. Двести человек с лёгким вооружением против тяжелой техники, вертолетов и пехоты, числом более трех тысяч. Самые лихие обещали, что уже этой ночью всё будет кончено и подошедшие танки “Леклерк” без единого выстрела раскатают оборону русских, не имеющих даже лёгкой артиллерии. Более осторожные выделяли на освобождение аэропорта три дня. Дошло до пари. Ставки делались азартно, бесшабашно, как и полагается солдатам удачи. Распутин, ни слова не говоря, вытащил бумажник, аккуратно, одну за другой, выложил перед спорщиками десять купюр с изображением Мари и Пьера Кюри.
– Сто к одному, что и через год никому не удастся вытеснить русских из Косово… – отчеканил Григорий так громко, что на него обернулись все, находившиеся в столовой. Спор моментально затих, а Распутин, нацепив одним движением форменный берет с кокардой в виде стилизованного взрыва и цифрой “2” под ним, вышел не оглядываясь.
– Таким образом, – закончил свой импровизированный доклад командующий французскими силами в Косово генерал Бернар Куш, – мы договорились разместить российский военный миротворческий контингент в зонах ответственности Германии, Франции и США. Россия оставляет за собой контроль над аэродромом Слатина, но позволяет его использовать силам НАТО, а россииские представители вводятся в штаб KFOR. Кроме вооруженных сил, российское командование развертывает в районе аэропорта военный госпиталь и службы обеспечения. Американские, французские и немецкие военнослужащие будут прикомандированы к россииским подразделениям для обеспечения связи и взаимодеиствия. В связи с этим просьба к командирам всех войсковых соединений – представить список своих подчиненных, владеющих русским языком и командировать их в распоряжение штаба для направления в русские подразделения в качестве переводчиков и делегатов связи. Ответственным за эту работу с русской стороны назначен майор Ежов.
– Чёртушка, воскрес!
Лёха крепко схватил Распутина двумя руками, как будто боялся, что сейчас отпустит его, и однополчанин растает, улетит, исчезнет в балканской буйной зелени.
– Все больницы, все морги обыскали, весь криминал перетрясли – как в воду канул…
Он держал его за плечи, а по щекам текли слёзы. Огромные, скупые, счастливые тем, что их никто не сдерживает, они могут вырваться наружу и бороздить запыленные щёки, скатываясь к жёстким складкам уголков губ.
Григорий, долго репетируя свою речь, примеряя, что и когда скажет Ежову, уже ничего не мог и не хотел, но чувствовал, что и его глаза переполняются влагой, руки предательски дрожат, и бормотал одеревеневшим языком одну и ту же фразу:
– Командир!.. Живой!.. Слава Богу… Командир…
Они увиделись еще на общем собрании и уже не сводили друг с друга глаз, автоматически выполняя протокольные функции, майор – отвечая на задаваемые вопросы, капрал – переводя его ответы штабным офицерам французского контингента. В конце концов, Ежов подхватил папку с французскими инструкциями и циркулярами, предназначенными для ознакомления, безапелляционно заявил, что продолжить диалог сможет только после ознакомления с документами, потребовал переводчика, не дожидаясь решения французского визави, схватил Распутина за руку и утащил в свой штабной кабинет, развернутый в гостинице рядом с аэропортом. Потребовал никого к нему не пускать и не соединять, закрыл дверь на ключ и только тогда позволил себе обнять легионера так крепко, что вытеснил из души Григория все опасения и сомнения прошедшей ночи.
– Всё, что угодно, мог ожидать, но только не такой финт ушами, – качал головой Ежов, слушая одиссею Распутина. – Теперь я понимаю, почему тебя не смогли достать эти уроды…
– А ты?
– А что я?
– Ты смог их достать?
Ежов опустил голову.
– Да считай, что нет… Оружие по этому каналу больше не поступало. Крыс в нашем штабе в Чечне исчез в ту же ночь. Все ниточки оказались обрублены – никого взять не удалось. Личности работавших в Москве армдилеров до сих пор не установлены.
– Ну, одну личность, положим, я знаю, – ответил Гриша, рассказав про гелендваген и его пассажиров.
– Значит, Бамбуровский, – помрачнел Леха. – Боюсь, что он нам сейчас не по зубам. Аппарат министра обороны. Можно считать, у Христа за пазухой…
– Почему нельзя?
– А что мы ему предъявим? Заявление дезертира-эмигранта, что видел его рядом с домом Потапыча?
– Дезертира-эмигранта, значит? Ну спасибо, командир!
– Айболит, не кипятись! Тебе же не реверансы от меня нужны, а взвешенные продуманные действия, не так ли? А они – результат тщательной и честной рекогносцировки, где жопу принято называть жопой, даже если это звучит неприлично. А то получится, как в анекдоте – “явления такого нет, а слово – есть”!
– Хорошо тебе в твоём статусе так небрежно-назидательно…
– Так ты у нас тоже не раб на галерах. И зарплата у тебя больше отечественной генеральской. А то, что на душе кошки скребут, так не у тебя одного… Ты думаешь, приятно называть своим главнокомандующим пьяное непросыхающее мурло? Морщишься? Вот то-то же… Ну, ничего…
Ежов пружинисто поднялся со стула, покопался в бездонном ящике своего стола, выудил плоскую бутылку коньяка “Мартель”.
– Вот, союзнички одарили. Давай выпьем за моё спасение тобою и твоё неожиданное воскрешение. Подумаем на трезвую голову, что делать дальше…