Цусимские хроники. Апперкот
Шрифт:
Погружаясь носом, «Лаброма» миновал остов затонувшего в прошлом году «Новика», но войти в гавань порта так и не смог, уткнувшись носом в дно на восьмиметровой глубине. Из затапливаемого носового трюма через швы в переборке вода начала сочиться в котельное отделение, и его пришлось оставить, все же выпустив пар. Ветром беспомощное судно развернуло вдоль отмели, и в течение следующих двух часов оно полностью легло на грунт, погрузившись носом до фальшборта позади полубака, в то время как за надстройкой палуба осталась выше воды.
К этому времени в порту уже поднялась изрядная суматоха. С возвращавшегося со шлюпками катера фонарем сообщили, что по ошибке потопили нейтральное судно.
Когда шлюпки наконец причалили, выяснилось, что никто из экипажа парохода не пострадал, если не считать синяков и шишек. Нейтралов отвели в теплое помещение, накормили, напоили и с извинениями отправили отдыхать. После чего начальник сухопутной обороны Корсакова подполковник Шеин попытался устроить разнос мичману Бурачеку, упрекая всех моряков в том, что они две недели назад прозевали немецкий пароход, направлявшийся в Николаевск и разбившийся на камнях у мыса Братковского, а теперь утопили другой. «Так скоро к нам вообще никто ничего возить не будет!» – в запале возмущался он.
Но вмешался начальник береговой обороны корсаковского порта и залива Анива лейтенант Максимов, объяснивший, что к гибели «Кашири», сбившегося с курса в темноте, моряки вообще никакого отношения не имеют, но это именно их дозор обнаружил аварийный пароход еще 15 июля, что позволило спасти весь его экипаж и организовать вывоз уцелевшего груза. А конкретно в этом случае, учитывая все обстоятельства, винить мичмана вообще нельзя. Гораздо хуже было бы, если б он пропустил японца, замаскированного под австрияка, что было очень даже возможно. В сложившейся ситуации экипаж катера действовал абсолютно верно.
На этом разбирательство и закончилось. Тем более что нейтралы, напуганные нашим «гостеприимством», а потом еще больше действиями японцев, получив вексель, гарантировавший выплату компенсации за потерянное судно, никаких претензий не выдвигали. Их разместили на окраине поселка в трех казенных избах, стоявших на отшибе. Чтобы японцы не накрыли «лишенцев» шальным снарядом, установили мачту с австрийским флагом, хорошо видимым с суши и с моря.
Но предосторожности оказались излишними. В ходе обстрелов порта японцы вели огонь с большого расстояния и никакие флаги не разглядывали. К счастью, среди жилых строений снарядов падало немного, так что каждый раз аккуратно прятавшиеся в распадке австрияки не пострадали и с первой же оказией покинули небезопасные русские дальневосточные земли. А окраину Корсакова, где два месяца на мачте висел флаг с их парохода, так с тех пор и зовут Австрийской слободкой.
Шеин, после ухода японцев с Сахалина, добился назначения в десантную группу Курильских островов и до самой отставки служил там. Выйдя на пенсию уже полковником досрочно по ранению, полученному в перестрелке с браконьерами, и будучи почтенным главой семейства, основал первый рыбоконсервный завод в тех местах.
А Бурачек так и остался командовать катером до конца войны. В докладной записке, ушедшей в штаб флота во Владивостоке, уже после окончания японской осады, Максимов снова охарактеризовал его действия как «единственно верные». После заключения перемирия он закончил военно-морскую академию и снова вернулся на Сахалин.
Из бесед с австрийцами стало известно, что «Лаброма», до своего последнего рейса, более года занимался перевозками в Азии, успев поработать на обе воюющие стороны и изрядно обогатив своих хозяев на этом. В конце мая этого года его, направлявшегося порожняком из Сингапура в Кобе для погрузки,
Там «Лаброма» был зафрахтован русской диаспорой и пришел в Сан-Франциско для погрузки и последующего рейса в осажденный Владивосток еще в начале июля. Поскольку к этому времени активные боевые действия на море окончательно сместились к южным берегам Японии, капитан Штайер, бывший одним из совладельцев парохода, посчитал это мероприятие не слишком рискованным и весьма прибыльным, а потому легко согласился. После захода в Датч-Харбор, благополучно пройдя через Тихий океан и даже легко форсировав туманные проливы Курильской гряды, «Лаброма» достиг русских берегов. Но тут его везение кончилось.
С рассветом 26 июля началась разгрузка затонувшего судна. Хорошо, что груз был непромокаемый и от морской воды совершенно не пострадал. Однако вскоре ее пришлось прервать из-за появления японцев. Незадолго до полудня появились крейсера «Касаги» и «Акаси».
Открыв огонь с тридцати пяти кабельтовых и первое время не встречая противодействия со стороны русской береговой обороны, японцы начали приближаться, стреляя по торчавшим из воды надстройкам «Лаброма», пристани и поселку. Их огнем были повреждены пять казенных и три частных дома, разбито два кинугаса, повреждена угольная баржа, мостик и труба на пароходе. Когда крейсера приблизились на тридцать кабельтовых, открыли огонь наши стодвадцатки, начав пристрелку по «Касаги».
Оба японца развернулись на новый галс и быстро перенесли огонь на позиции батареи, но «новиковцы», пользуясь готовыми таблицами стрельбы, пристрелялись раньше. Тут же последовал четырехорудийный залп с шестидюймовой батареи, также легший накрытием. А еще до того, как первые четыре снаряда закончили свой полет, грянул второй залп, давший уже попадание во вторую трубу «Касаги», что вынудило японцев начать отход, временно прекратив огонь.
Быстро откатившись на пять миль от мыса Эндума и не получая больше снарядов с берега, крейсера вновь открыли огонь. Там наши пушки их не доставали, но и японский огонь был теперь мало эффективен. В течение следующих двух часов «Касаги» и «Акаси» выпустили более пятисот снарядов по позициям батарей и порту, повредив осколками еще две баржи и разрушив небольшой склад на берегу. И это было все. «Австрияк» в этой фазе боя вообще пострадал только от осколков. Оборонительный отряд все время находился на противодесантных позициях и потерь не имел. В порту и поселке были ранены пять человек.
Ночью с портовых катеров и барж выставили дополнительное минное заграждение на пути возможного прорыва противника в гавань порта из всех остававшихся на складе мин. Поскольку в случае атаки японские миноносцы было чем отбить, мины ставили на четырехметровую глубину, рассчитывая на крейсера или транспорты. Постановка прикрывалась всеми шестью большими минными катерами, имевшимися в порту, и прошла спокойно, хотя под утро на западе и мелькнуло несколько прожекторных лучей.
На следующий день порт снова атаковали эти же два крейсера. Но теперь японцы пытались одновременно еще прорвать сухопутную оборону и высадить прямо в гавани десант с двух пароходов. Едва крейсера открыли огонь по позициям показавших себя накануне батарей и начали приближаться, оба транспорта также двинулись к берегу, явно намереваясь войти в порт под прикрытием этого обстрела.