Цвет греха: Алый
Шрифт:
Сурово как-то даже. Видимо, решает, что я в нём сомневаюсь.
Обижать его я ни в коем случае не собираюсь!
Вот и перевожу тему:
– Как он? Всё в порядке ведь, правда же?
– Да что ему будет? – округляет глаза в очередном снисхождении Имаи-сан. – Здоровущий, как бык. Да и пуля прошла навылет, даже копаться в нём особо не пришлось – так, подлатал немного. Разве что башкой где-то сильно ударился. Скоро в себя придёт. Не переживай, ничего страшного с твоим мужиком не случится, – типа успокаивает, а вот я наоборот, начинаю нервничать. – Жить будет. Ну, пока твой отец о нём не знает. Ты ведь
– Это не мой, – мямлю смущённо, – мужик.
Он мне явно не верит. Слишком много скептицизма читается в его глазах и кривой ухмылке.
– Но да, я именно поэтому попросила! – добавляю поспешно.
Не потому, что мужик – мой, а чтоб отец не знал. Хотя эти подробности хирурга совсем не интересуют. Отмахивается от меня, как от надоедливой мухи, разворачивается и шагает прочь вдоль коридора, в сторону своего кабинета.
– Если хочешь, можешь к нему зайти, там побыть, – бросает через плечо, на ходу, вовсе не думая провожать меня.
И зачем мне туда идти?
Если только чтоб рассказать, где он и что с ним, когда очнётся, раз уж к центральному вокзалу я его не отвезла, как попросил. Всё-таки лучше я сама всё объясню, чем он хирурга допрашивать станет. Мало ли чего он расскажет. В том числе, обо мне.
Да, только поэтому и пойду!
Вовсе мне не интересно, как он там…
Живой и ладно.
Не будет на моей совести лишения чужой жизни.
Незнакомец, между тем, действительно спит. На хирургическом столе, прикрытый белой простынкой по пояс. Неподалёку от него суетится медицинская сестра, которая занята послеоперационной уборкой. Я вежливо здороваюсь с ней. Останавливаюсь в дверях. Чтоб не мешать. Последнее из оставшегося – инструменты, которые она упаковывает в специальный металлический контейнер с непонятными надписями красной краской. А после того, как заканчивает и с этим, вежливо попрощавшись, удаляется.
Пациент всё ещё без сознания. Не уверена, насколько рана является действительно несерьёзной, как говорит Имаи-сан, всё-таки повязка, закрывающая рану, ничуть не маленькая. Я подхожу поближе, чтоб разглядеть лучше, и даже позволяю себе слегка наклониться, заметив чёрные символы, вбитые под кожу.
На японском.
Или китайском?
А может на ещё каком-то языке.
В иероглифах я не сильна.
Но становится вдвойне интересно.
Надпись – довольно крупная, тянется от линии солнечного сплетения, вдоль живота и ещё ниже. Задумываюсь над тем, чтоб у Имаи-сана спросить как-нибудь, если подвернётся такая возможность. И тут же ругаю себя за подобную мысль. Представляю его вытянутое лицо, когда озвучу нечто подобное.
Хоть на телефон фотографируй и переводчиком пользуйся!
С другой стороны, а зачем фотографировать и откладывать на потом? Если незнакомец всё равно в отключке.
Кто или что мешает сделать это прямо сейчас?
А ничего!
Мысль оказывается настолько забавной, что невольно улыбаюсь, потянувшись к заднему карману джинс, в котором припрятан мобильник. И случайно задеваю локтем оставленный на краю приставленного столика контейнер, который не забрала с собой медсестра. Хорошо, вовремя реагирую и ловлю его. Правда, мой телефон вываливается и падает. Но ничего. Он неспроста противоударный. Главное, ко всему прочему, не разнести тут всё, и устроить новый бардак. Впрочем, пока верчусь туда-сюда, успеваю задеть не только контейнер, но и сам хирургический стол. В частности, простынь, которая предательски съезжает, зажатая между моим бедром и холодным металлом. Тоже ловлю. И даже вовремя. Возвращаю, как было прежде. Осторожно и аккуратно. Чтоб незнакомца не задеть.
А он…
Всё ещё спит, да.
В отличие от его тела!
Которое реагирует весьма интересным образом.
И мне ничего не остаётся, как закусив нижнюю губу, с некоторым удивлением наблюдать за злополучной простынёй, которая постепенно приподнимается, выдавая вполне очевидные очертания того, что эта самая простынь призвана прикрывать.
– Стояк, – срывается с моих губ нервным смешком. – Превосходно, – добавляю ворчливо.
А всё потому, что мужская эрекция становится лишь твёрже и, закономерно, отчётливее, пока подлая простынь опять сползает, норовя вот-вот не только перестать скрывать выдающуюся анатомическую особенность, но и вскоре вовсе будет намного ниже.
– Ну, да, почему бы и нет? – заново ворчу себе под нос и с обречённым вздохом повторно тянусь к краю простыни.
Чтоб поправить, разумеется. И вовсе ни разу не рассчитываю, что от моих нехитрых манипуляций мужская плоть вдруг дёрнётся.
Вот же…
Замираю.
Даже вздохнуть лишний раз опасаюсь.
Подтянуть простынь чуточку выше, как собиралась, – тоже!
Но и не отпускаю…
Дурацкая какая-то ситуация!
И я еле сдерживаюсь, чтоб не застонать в голос от такой несправедливости, ведь помочь хотела, а выходит… как обычно.
Или ещё хуже!
Убрать руку и заблаговременно покинуть место преступления мне не удаётся. Только если мысленно. А по факту, стоит всего на дюйм сдвинуться, как моё запястье моментально перехвачено. Мужские пальцы смыкаются безжалостно и крепко, не оставляя ни шанса на то, чтоб избавиться.
Всё, поймал…
В сознание, по всей видимости, тоже пришёл!
Хотя я, честно, изо всех сил старательно молюсь об обратном, пока набираюсь смелости удостовериться в своём предположении.
Жаль, наспех сочинённая молитва совсем не спасает…
Синий взор широко распахнут. Мужчина пристально разглядывает сперва потолок, затем плавно переводит внимание к стенам, изучая окружающую обстановку, потом сосредотачивается на мне. По непроницаемому, отчасти суровому выражению лица вовсе не понять, как он воспринимает происходящее, и я начинаю молиться с удвоенным усердием, чтоб всё закончилось поскорее, как страшный сон, особенно, когда слышу:
– Прости, красавица, но я немного не в форме сейчас.
Мамочка моя родная, ну почему так стыдно?!
– А по вам так сразу и не скажешь, – язвлю с расстройства.
Вот теперь он удосуживается взглянуть на наши руки. И то, что сразу под ними. От мужского стояка мою ладошку разделяет лишь треклятая простынь. Совсем никакого расстояния. Я чувствую это соприкосновение слишком отчётливо, чтобы его игнорировать.
– Да. Действительно.
Всего секунда. Мужчина резко поднимается и усаживается, развернувшись ко мне таким образом, что я почти чувствую его дыхание – настолько он близко. Подлая простынь остаётся себе верна. Всё также подло сваливается. Окончательно. Падает на пол.