Цвет надежд – зеленый
Шрифт:
Было уже восемь, когда доктор Верелиус отложил последний листок. Самое время побриться, выпить кофе и встретить новый рабочий день.
Может, он тогда что-то упустил из виду, как-нибудь глупо выразился, что вообще помешало его вертотону? Как, интересно, обстояли бы дела сегодня, добейся он тогда своего? Теперь доктору казалось, что он слишком легко сдался. Убеждая заключенных, не проявил должной настойчивости. Он возлагал надежды на двух-трех человек, но, когда дошло до дела, они тоже испугались и попросили обычное лекарство. Может, для вертотона
Ну, а теперь? Спустя три десятилетия после провала? Надо выяснить, действительно ли еще то временное разрешение.
5
Один юрист посоветовал ему обратиться непосредственно в правительство.
– Просто ссылаться на старое временное разрешение нельзя – это чревато неприятностями. Но не вмешивайте в это дело другие инстанции, – посоветовал юрист. – Они уже высказали свою точку зрения, и было бы глупо дать им возможность ее изменить. К тому же медицинские и социальные ведомства теперь слились. Обратитесь непосредственно к правительству. Объясните, что речь идет лишь о том, чтобы претворить в жизнь старое решение.
Это был дельный совет, но Верелиус не мог удержаться, чтобы не привести в пользу вертотона еще один аргумент. Дело в том, что за последнее время участились побеги из тюрем. По словам одной газеты, за прошедшие годы их число перевалило за четыре сотни. Доктор просмотрел годовые подшивки и присовокупил несколько вырезок:
«Заключенный, отпущенный для рождественских покупок, засыпал перцем глаза сопровождающему».
«Грузовик, словно танк, прорвался сквозь тюремные ворота. Троим заключенным удалось скрыться».
«Заключенные взяли штурмом машину, увозившую мусор, и бежали на ней».
«Один заключенный всадил нож в горло тюремщику, забрал у него связку ключей и бежал».
В своем письме правительству доктор доказывал, что вертотон помешает подобным случаям. Зеленого человека не потребуется охранять – от цвета кожи не убежишь. Правительство должно высказать свое мнение.
Как раз в тот день в верхах произошло нечто неожиданное. Глава одного отдаленного государства получил долгожданную возможность продемонстрировать свой демократический образ мыслей. Но в последнюю минуту, почувствовав, что насиженное место заколебалось под ним, он затрубил во все трубы, бросил за решетку пятнадцать тысяч подданных, повелел привести в готовность гильотину и приказал своим послам сообщить, что он перешел в наступление и горит нетерпением, схлестнуться с нашим премьер-министром. Правительство узнало об этом в одиннадцать утра, когда все расположились, чтобы попить кофе.
Премьер-министр был изрядно смущен:
– У этого человека деликатности не больше, чем у свиноматки, – пробормотал он, прибегнув к своим излюбленным крестьянским образам. – Как, по-вашему, мне следует поступить?
– Полагаю, что начнутся стихийные демонстрации, – заметил министр юстиции.
– Что-то необходимо предпринять. – Таково было мнение министра внутренних дел.
– А не послать ли нам его к черту? – спросил министр финансов.
– Увы, это противоречит дипломатической куртуазности, – ответил министр иностранных дел. – Между мужчинами это еще допустимо, но ведь я женщина.
– Мы обсудим этот вопрос на сегодняшнем заседании, – решил премьер-министр и склонился над селектором.
Вопрос был внесен в повестку дня сегодняшнего заседания восемнадцатым, последним пунктом.
На заседании все, как сговорившись, старались поскорей решить первые семнадцать вопросов. С быстротой, достойной восхищения, докладчики делали доклады, машинистки их перепечатывали, ответственные лица подписывали. Пункт за пунктом редел лес мелких дел. Только и слышалось «бу-бу-бу», «жу-жу-жу», «да-да-да». Вдруг министр юстиции навострил уши:
– А это еще что такое?
Одно старое дело, которое обсуждалось в правительстве еще в середине пятидесятых годов. Какой-то врач по имени Верелиус жаждет узнать, осталось ли в силе разрешение, полученное им в то время. Речь идет об опытах с каким-то растительным препаратом, – объяснил докладчик, заглянув в бумаги. – Значительная экономия на содержании…
– Экономия? – воскликнул министр экономики. – Если этот Гиппократ получил когда-то разрешение, его, разумеется, следует оставить в силе.
– Растительный препарат? – Заинтересовался министр по охране окружающей среды. – А это представляет опасность для природы?
– Похоже, что нет, – ответил докладчик, снова глянув в бумаги.
– Какое правительство дало разрешение на этот препарат?
– Затрудняюсь сразу ответить на ваш вопрос. Скорее всего, коалиционное. Или… Впрочем, я могу уточнить, если это так важно.
– Если тогда за него было большинство, никто не в силах отменить это решение, – сказал министр торговли.
– Срок действия разрешения не указан?
– Нет, указано только «впредь до………»
– В таком случае разрешение сохранило свою силу. Переходим к следующему пункту повестки дня.
Доктор Верелиус по меньшей мере раз семь прочитал полученный правительственный ответ. Сбывалась его мечта тридцатилетней давности.
В ту пору он был молодым энтузиастом.
А теперь? Он больше не чувствовал себя энтузиастом.
В этот холодный вечер по дороге в тюрьму он размышлял: кто же он, идеалист, мечтающий осчастливить мир? Или человек, преследуемый навязчивой идеей?
6
«Приидите ко мне вси труждающиеся и обремеменнии и аз упокою вы».
Этими в высшей степени обнадеживающими словами в двадцатые годы приветствовала заключенных Библия, входившая в реквизит тюремной камеры. Они были выведены на титульном листе красивыми завитушками, которые свидетельствовали о том, что о заключенных думали, по крайней мере, двое: господь бог и тот, кто этими полными любви словами встречал появление заключенных в заведении, чье назначение, выражаясь высоким штилем, было в том, чтобы перевоспитывать и облагораживать человека.