Цвет ярости — алый
Шрифт:
Как в любой серьезной конторе, на Подворье тоже имелся тот самый бесполезный шкаф, в котором хранилось так называемое “оборудование для пожаротушения”. Лопата, топор, лом, дурацкое ведро, напоминавшее колпак какого-то волшебника, а также, разумеется, сам огнетушитель. На всем этом конечно же лежал толстый слой пыли — ответственным за “пожарную безопасность” был не кто иной, как Нож.
Однако упомянутый шкаф был оборудован рядом модернизаций, известных лишь Тарану, а также тому мастеру, который эти модернизации производил: глубокой ночью, прибыв к месту работ с повязкой на глазах, натерпевшись дикого страха… Усовершенствования
Но потом кому-то, похоже, взбрело. С тех самых пор по Подворью ходили настоящие легенды по поводу того, для чего предназначалась клавиатура. С тем, кому понадобилось ее устанавливать, было все ясно. Версии выдвигались самые разные: от тайника, набитого деньгами и золотом, до пуска баллистической ракеты “Клоповник-воздух-Клоповник”. Сам же Таран никому и ничего не рассказывал. Даже Ножу с Топором — наверное, потому, что боялся даже самому себе признаться в степени собственного безумия. Это была его личная тайна. У всех диктаторов, как и у женщин, и уж тем более когда диктатор женщина, есть свои секреты.
Откинув крышечку из прозрачного пластика, Таран, помедлив мгновение (бум-бум-бум — барабанило в висках), набрал код из восьми символов. Вспомнилась комбинация без всякого труда; цифры, одна за другой, вспыхивали в голове огненными пиктограммами.
“Вот и все”, — подумал Хэнк.
Педантично опустив крышечку, он продолжил путь. У него осталось тридцать секунд… Нет, меньше. Но достаточно, чтобы убраться от “вольеров” подальше.
Подворье не взлетит на воздух, во всяком случае, НЕ ВСЕ. Это была не дурацкая кнопка из тех же фильмов о космических полетах и пришельцах, обозначенная подписью “Самоуничтожение”. Собственно, клавиатура могла отвечать и за эту функцию— глобально, — если бы Таран потрудился своевременно довести задуманное до конца. Еще два года назад, предчувствуя нечто подобное, он заложил в Подворье энное количество взрывчатки, распределив его поровну между особыми точками, взрывы в которых нанесли бы комплексу наибольший ущерб.
Оставалось соединить эти точки некоторым количеством изолированного кабеля, защищенного от крыс особой оболочкой состава, и надежных детонаторов. Но у Хэнка все не доходили руки. Целых два года. Вероятно, он попросту не МОГ допустить мысли, что его ДОМ взлетит на воздух от нажатия единственной клавиши…
Тем не менее, в конце концов Таран себя превозмог. Подключены были камеры с гладиаторами. Во-первых, большинство рабов считали Хэнка кровным врагом. Оказавшись на свободе, они стали бы серьезной проблемой. Если, разумеется, гипотетическая ситуация окажется реальностью и Тарану придется спасаться бегством. Во-вторых, рабы каким-то образом могли навести преследователей на верный след. В-третьих же, кого-то подключить все-таки следовало. На пожарный случай.
Хэнк свернул и начал спускаться по лестнице. В голове шел непрерывный отсчет.
На двадцать седьмой секунде громыхнуло. Задрожал даже пол под ногами. С потолка посыпалась известь. Подворье застонало, словно раненый зверь. Этот стон отозвался в сердце Тарана острой болью. Он сам спустил курок, причинил
Но теперь назад дороги нет. Таран распахнул тяжелую дверь и устремился во тьму.
Пахнуло жареным мясом.
Курт не верил самому себе, своему сознанию и органам чувств. Хэнк Таран убил своих учеников. Прихлопнул, как надоедливую мошкару. Лишь для того, чтобы прикрыть собственное бегство. И, вероятно, чтобы избежать возможных осложнений в будущем.
Но, поразмыслив, Курт пришел к выводу, что удивляться, собственно, нечему. Гладиаторы были Тарану ни к чему. Он утратил ВСЕ, лишился школы. Такой внушительный багаж, как профессиональные мечники, был ему теперь не по силам. Хэнк лишился статуса рабовладельца. Так какой смысл оставлять свой багаж неизвестно кому, даже не догадываясь, как новый владелец пожелает им распорядиться?
Таран уходил, сжигая за собой все мосты.
Волк преисполнился такого отвращения к безволосому, что, казалось, оно вот-вот хлынет наружу, приняв вполне материальную форму. Его мутило. Запах жареного человеческого мяса был повсюду. Его тошнотворная вонь перебивала концентрированный аромат пролитой крови и даже пряную горечь сгоревшего пороха.
Никто из рабов не любил мохнатого собрата по неволе. Курт отвечал им тем же, как, впрочем, и всем другим безволосым, от которых не видел ничего, кроме боли и горя… если не считать того доктора в Запретном городе. Казалось бы, у Волка не было причин жалеть гладиаторов, сгоревших заживо в своих камерах. И все же Курт печалился о них, словно это были его близкие друзья.
Второй раз за свою недолгую жизнь он становился свидетелем столь жуткой и бессмысленной резни. Первый — в Убежище, когда Стая была уничтожена по чьей-то преступной прихоти. И сегодня второй — в месте, заменившем Курту дом. Существо, рожденное на свет для войны и убийства, уронило на грудь одинокую слезу. Курт жил среди безволосых уже довольно продолжительное время, но по-прежнему не мог их понять. Будто бы метаморфы и стандартные люди не происходили из одного начала — комплекта хромосом, донесенного сквозь тьму времен… Странно все это.
Дым немного развеялся, и стало понятно, что взрыв произошел в глубине здания, едва ли не внутри камер (или под ними). Проем пострадал не особо, лишь засовы и петли были вырваны вместе с креплениями, прихватив солидные куски стен. Открытого огня заметно не было, но изнутри продолжал валить густой черный дым.
Череп кивнул.
Четверо бандитов сразу же скрылись в проеме.
Курт помалкивал. В его помощи тут никто не нуждался. Во всяком случае ПОКА. Но зачем он вообще им понадобился? Вероятно, ответ не заставит себя долго ждать.
Будто прочтя его мысли, Череп обернулся. Внимательный взгляд коснулся Волка, прошел против шерсти. Гангстер открыл было рот, чтобы что-то сказать, но в «последний момент отвлекся. Из проема показались подручные. Все четверо отчаянно кашляли, одновременно вытирая слезы рукавами. Захватить респираторы, конечно, никто не догадался. Впрочем, от ТОГО, что они застали внутри, не защитил бы даже костюм химзащиты. У одного “черепа” на подбородке виднелась свежая блевотина.
— Ушел, — выдавил другой.