Цветной Дозор
Шрифт:
У Андрея были добрые грустные глаза, пряди светлых волос липли к мокрым щекам. Он совсем недавно приехал в Новосибирск, но уже стал в тусовке своим. В нем чувствовалась сила. Непонятно было, сколько ему лет, – вроде бы ровесник Насти, иногда он казался глубоким стариком. Настя не представляла, как получилось, что все разошлись, а они остались у оврага вдвоем. Его интерес был очевиден и радовал девушку, но она не ожидала, что все сложится так быстро и само собой. Плащ промок, и Настя жалела, что не сделала его непромокаемым: могли же эльфы пользоваться какой-нибудь водоотталкивающий пропиткой, почему бы и нет?
Быстро темнело. Налетел ветер, сердито затряс березу; в разрыве облаков проглянула луна, и мокрая глинистая тропинка, уводящая в овраг, превратилась на мгновение в призрачный
– Андриэль…
– Давай я побуду просто Андреем, хорошо? – улыбнулся парень и достал из котомки банальную сидушку, купленную в туристическом магазине. А потом еще одну. Следом появился термос. Порыв ветра стряхнул с нависшей над оврагом березы капли воды и желтые липкие листья.
– Хочешь кофе? – спросил Андрей и, не дожидаясь ответа, отвернул крышку.
– Я его не очень люблю, больше по чаю… Горячий?
Она глотнула ароматную жидкость, оставляющую горечь во рту, слегка поморщилась. Глядя на нее, Андрей улыбнулся одними губами. Неприятная, непонятная улыбка…
– Знаешь, магия и правда существует, – сказал он. Настя одним глотком допила кофе, отдала ему чашку и встала.
– Мне пора, – разочарованно пробормотала она, отводя глаза.
– Да подожди ты!
Он со смехом схватил ее за руку, но глаза остались серьезными. Как будто он решал страшно сложную и важную задачу. Как будто шел по минному полю…
– Тебе самой не надоели эти глупости? Ты же умная девушка, а машешь деревянным мечом вместо того, чтобы… Я могу тебе показать. Понимаешь, кроме нашего мира, существует еще и другой… иной.
Настю охватили жалость и презрение. Еще один заигравшийся – а казался таким славным. Ну почему нельзя просто поговорить, увидеть друг друга? Зачем эти дурацкие уловки, обман, заманивание? Неужели не понятно, что он и так ей нравится, иначе с чего бы она сидела здесь, под дождем? Обязательно ж надо было схитрить… Сейчас скажет, что на самом деле эльф, разведет романтическую пургу, а потом попытается ткнуться мокрым ртом в ее губы, начнет хватать руками…
Настя отступила, сжимая кулаки, глаза опасно сузились в щелки, но Андрей и не попытался двинуться с места.
– На самом деле я должен, обязан тебе показать, – сказал он. – Ты – Иная, Настя. Тебе надо понять, надо научиться… Постой!
Дождь из жемчужного превратился в серый, уплотнился, стал пугающе неторопливым. Настя видела такое во сне, видела и наяву – когда подталкивала кого-то или что-то… когда поступала плохо. Она знала, что будет дальше, и не хотела этого. Отвратительно повеяло нашатырем – это запах магии. Настоящей магии, которая приходит без спросу. Но мы же играем? Ведь волшебства не бывает! Конечно, мы играем, это всего лишь игра, светлая эльфийская дева… смотри. Лист березы потерял цвет, мучительно замедлил падение, и завеса дождя расползлась на глазах, открывая нечто… то, что, возможно, было по плечу эльфийке Тави, но простая человеческая девушка Настя выдержать не могла. Серое наползало на нее, вбирало в себя, лишая тепла, красок, звуков. Она хотела бежать, вырваться, но Андрей не отпускал ее. Он был в сговоре с серым, и на его лице Настя видела отвратительное, отрешенное торжество: задача решена! Сделано! Добился!
Вне себя от ужаса и ярости она толкнула это серое – и оно, как цунами, обрушилось Андрею на голову, сминая, скручивая, растворяя в себе.
Раньше, читая об убийцах, которые всегда возвращаются на место преступления, Настя считала их идиотами. Неужели не ясно, что, если не хочешь попасться, приходить туда нельзя? Теперь Настя понимала: они хотели быть пойманными. Они на самом деле искали наказания.
Иногда Настя думала пойти в милицию и сказать: я убила человека. Но что она могла добавить? Настя часами представляла себе допрос и свои ответы. Нет, я не знаю его фамилии, где он жил и где работал. Он был светлым эльфом Андриэлем, и этого в тусовке хватало. Да, глупо, но так уж вышло. Нет, я не помню как. Сначала я очень испугалась и разозлилась, а потом он стал холодный и неподвижный. Изломанный. Нет, я не знаю, куда делось тело. Вернее, знаю, но вы мне не поверите. Он остался в сером… И я не знаю, как это получилось, но точно знаю, что убила его. Сделайте что-нибудь со мной за это, иначе я сама…
Настя пыталась поговорить с мамой – но та, напуганная выражением ее глаз, отказывалась слушать и упрямо твердила, что ее дочь, умница и отличница, не могла сделать ничего плохого. Пыталась рассказать о случившемся друзьям, удивленным исчезновением новичка, – но не могла найти слов. Да и не поверили бы ей, решили бы, что Тави слишком вошла в роль, вот и выдумала страшноватую, но красивую байку. Настя как будто повисла в пустоте, где ее поступкам не было ни оправдания, ни осуждения, где ее действия ничего не значили – будто ее не существовало вовсе в этом мире, как не существовало больше славного парня Андрея.
Настя приходила к оврагу каждый день – за исключением пятниц, когда там собирались на игру ее бывшие друзья. Снова и снова часами сидела под старой березой. Той осенью шли затяжные дожди, мелкая тусклая морось сыпала с неба непрерывно, оседала на волосах и лишь потом проникала дальше, леденя кожу. Реальность плыла и теряла цвет, запах, звук – ни вскрикнуть, ни пошевелиться, как в дурном, медленном сне. Настя понимала, что сходит с ума, но приходила к оврагу снова и снова.
Серое было рядом. Она, наверное, могла шагнуть в него вслед за Андреем и разделить его участь. Но ужас перед этим выморочным пространством не позволял Насте сдаться под грузом вины. Она могла только заглядывать краем глаза – и вновь и вновь отшатываться в страхе и отвращении. Дождь мутнел и пах нашатырем. Совсем рядом…
– Рядом! – рявкнул кто-то поблизости, и Настя неохотно обернулась.
По дорожке по-над оврагом шла самая странная компания из всех, какие Настя встречала за всю жизнь.
Девушка в огненно-красной куртке, с отливающей медью косой до пояса, обмотанная винно-красным слингом, из которого едва выглядывало личико спящего ребенка. Настя моргнула, потрясла головой: нет, не показалось. В одной руке девушка держала поводья белой круглобокой лошади; с другой стороны у ноги шагала огромная белая собака. На фоне посеревшего парка красно-белая компания полыхала, как фейерверк, так что спутников этой безумной четверки Тави заметила не сразу, хотя именно поднятый ими шум вывел ее из ступора. Высокий мужчина с размашистыми движениями строго одергивал крупного, неестественно длинноногого щенка, заставляя его идти рядом, а потом жизнерадостно и громогласно заговаривал с девушкой. Та отвечала с улыбкой, совсем тихо, и даже непонятно было, к кому она обращается – то ли к мужу, то ли к ребенку. В ее голосе слышалась мягкая ирония. Говорили о чае. Господи, подумала Настя, внезапно очнувшись, живут же люди! Идут по парку с ребенком, двумя собаками и лошадью – лошадью, черт возьми! – и выбирают, какой чай заварят дома. Зеленый, или белый, или улун…
Она вдруг поняла, что страшно замерзла и дико хочет чаю. Простого, без затей, крепкого черного чаю… цейлонского. Чтоб отливал красным в керамической кружке, белоснежной внутри, разноцветной снаружи. Чтоб никаких тонких оттенков, никаких полутонов. Только яркие, чистые, почти детские краски.
Тем же вечером, едва добравшись до компьютера, она купила билет в Коломбо.
Отличная была идея, думала Тави, обводя тонкой кистью контур рыбы с веселыми человечьими глазами. Мама, конечно, слегка опешила, обнаружив, что дочь рванула в тропики не на пару недель в каникулы, как обычно, а посреди семестра и на неизвестный срок, но довольно быстро переварила эту новость. Настиной маме лишь чуть перевалило за сорок, она была красива, умна и вечно увлечена чем-то или кем-то страшно интересным. Настя никогда не была для мамы единственным светом в окошке: они не были особо близки. Поэтому, убедившись, что с дочерью все в порядке, мама оставила ее в покое, вполне довольная нечастыми разговорами по скайпу. Настя подозревала, что она даже рада была остаться в квартире одна.