Цветочный крест. Роман-катавасия
Шрифт:
— Солнце?! — в ужасе воскликнул отец Логгин и отринул мысль о львах. — Да ведь солнце без креста — суть языческий символ!
Очнувшись от размышлений, отец Логгин замер: о-о-о! В ересь ввергся он, представив на маковке часовни льва али петеля.
Он срочно произнес «Господи и Владыко живота моего» и четырежды поклонился.
Глядя на него, и Феодосья зашелестела молитвы.
— Аз, батюшка, все поняла и каюсь. И в следующий раз, ежели случай такой и подвернется, Христа спасть аз не буду. Пущай себе висит
— Истинно, дочь моя, — согласился отец Логгин. — Пускай православный люд с умилением в сердце радуется, зря Иисуса, принявшего муки.
— Отчего зрить муки полезно? — удивленно спросила Феодосья, вспомнив казнь Истомы.
— Ежели бы, лицезреть страдания было вредно, то Государи московские не стали бы столько народу жечь и вешать, — уверенно пояснил отец Логгин. — Не зря прозорливые наши цари казни совершают принародно, а не украдом. Сие — есть воспитательный момент.
— Отче, ведь муки самым лучшим людям насылаются? — вдруг с надеждой спросила Феодосья.
— Истинно. Страданиями Бог награждает любимых сынов своих.
«Олей! О! — обмякла Феодосия. — Значит Истома — тоже любимый сын Его. И не мог он быть разбойником, торговать табачным зельем. То наветы были. И смерть его чиста. И глядит он сейчас на меня из небесного царства, а не из ада».
— Благодарю тебя, Господи! — по лицу Феодосии побежали слезы, тихие и кроткие, как смерть коровушки.
Отец Логгин сделал удовлетворенное лицо. Но, тут же пригрозил:
— Коли в ближайшее время тотьмичи не прекратят грешить разнообразно, то вздыбится земля над Сухоной, и извергнутся из нея пеплы и газы, потечет огенная река из расплавленного железа и схоронит город.
— Батюшка, как сие возможно? Неужто из самого ада огонь потечет? — не поверила Феодосья.
— Тому уж бысть примеры. Извергался железный огнь на грешный город Помпеус. Из горы Везувиус вырвались тучи смрадных газов…
— Отче, так у нас здеся гор нет? — с надеждой сказала Феодосья.
— Вспухнет гора, как грыжа, а потом лопнет, как чирей!..
Внезапно отец Логгин поднял перст и радостно сообщил:
— Ага! Ведь бысть у меня в книге иллюстрация сего дьявольского огня. Сей час принесу.
Батюшка помчался в каморку и вскоре явился с торжествующим лицом. В руках он держал пухлую книгу. Отец Логгин полистал сей фолиант и торжественно продемонстрировал Феодосье раскрашенную гравюру.
В пламени свечи Феодосья увидала серую гору с дыркой и черным дымоходом на верхушке. Справа от горы изображена была куща зеленых дерев. А из дымохода, который отец Логгин эффектно назвал «жерло», лилась брусняного, как кровь, цвету река! Она заливала чудные дома с плоскими крышами и голых людей, в ужасе бегущих вниз, в сторону Феодосьиного подола.
Сие доказательство возможности изрыгания подземного огня на Тотьму оказалось для Феодосьи непререкаемым. Усомниться в информации, зафиксированной в книге, для тотьмичей было бы столь же нелепо, как усомниться в существовании лешего или банника. Феодосья мелко задрожала. Мысль, что из-за неисправимых тотьмичей огонь может залить острог, и церкви, и хоромы, и братика Зотейку, поразила Феодосью. Сонм различных чувств разом охватил Феодосья, как если бы окружили ея лучники и разом вонзили стрелы в сердце, печень, висок и ягодицу. Сердце ея пылало верой, душа горчила утратой и несправедливостью мироздания, в висках стучало от порывов изменить свой собственный живот, поджилки дрожали, и ликовал дух от мысли, что отныне все грехи тотьмичей будет брать на себя она, Феодосья.
Отец Логгин захлопнул книгу.
Перед глазами Феодосьи все еще стояла гравюра. Она вгляделась в рисунок. И тут же задалась вопросом — совершенно неуместным в сий момент!
— Отче, почему на рисунках всегда дальние вещи одного размера с ближними? Ведь вдали человек меньше. Аз как-то вышивала у окна, да и поглядела в ушко иголки на улицу. Так в ем, в ушке, корова поместилась и две овечки. Я потом над сим размышляла и сама своим умом дошла, что Месяц не с блин размером, а никак не меньше, чем изба. Просто он далеко от взора нашего и потому кажется маленьким.
Феодосья горделиво поглядела на отца Логгина, ожидая восхищения.
Но отец Логгин посмотрел на Феодосью весьма снисходительно.
— Сие явление — сиречь перспектива. Еще греки (отец Логгин благоговел от всего греческого) знали, что увиденное нами вдали сокращается в розмерах. Но, греческие философусы доказали, что перспективное сокращение предметов на рисунке — сиречь лжа. Ведь мы-то знаем, что дом вдали такого же размера, как и вблизи. Так зачем же рисунком обманывать зрителя? А?!
— Не знаю… — растерянно ответила Феодосья.
— Что, как на Иконе эдакий зело умный рисовальщик изобразит перспективу, и получится, что Иисус на заднем плане будет меньше дьвола не переднем?! Прости, Господи!
— Это не есть хорошо, — согласилась Феодосья.
— Еще Платонус подтвердил, что изображенное в перспективе — ложно и призрачно. Изображать надо не видимое, а знамое! — последнюю фразу отец Логгин произнес с напором, так что Феодосья восхищенно решила, что сие изречение — его собственное.
Но дух любознательности все еще не отпускал ея.
— Отче, но ведь на рисунке человек изображает не настоящий предмет, а лишь его образ. Отчего бы и не использовать перспективу, как приукрашение? Приукрашают же на рукоделии петуха али цветочки?
— Цветочки… Эх, ты… — со вздохом рекши отец Логгин. — Приукрашать живот надо не на рукоделии, а в действиях своих и помыслах. А в действиях разве тот грех, что совершен был раньше, становится меньшим по размеру? Не-е-е!