Цветочный крест. Роман-катавасия
Шрифт:
Феодосья побежала вглубь леса, туда, где помнилась ей поваленная старостью рябина, вся в шубе из сизого лишайника. Она быстро нашла её — повисшую на собственном комле затрухлявевшую колоду, расколовшуюся при падении. Натужившись, Феодосья разворотила дерево на два лотка и накинулась яростно рубить и скрести нутро каменным топором. При первых ударах Феодосьи из вершинного обломка выкатился леший и, чертыхаясь, сиганул прочь. Феодосье же приблазилось, что из колоды с шумом вылетела птица. Лишь когда птица побежала, ломая валежник и поминая чертей, Феодосья прервала свой труд и вгляделась в темноту. Но разглядеть ничего не удалось.
— Иди ты к лешему! — обсердилась Феодосья и вновь взялась яростно долбить колоду.
— Чего-чего?! — ошалело вопросил леший и покосился по сторонам. — Куда идти?
«Да это же разбойник, которого смерть поминала, — догадалась Феодосья. — Не может осину найти».
— Потерпи, — срывающимся голосом крикнула Феодосья в темноту, — скоро смерть твоя придет. Только зря ты надумал на осине давиться — грех сие. Али имеешь ты право Бога в себе убивать?
— Чего-чего?! — уставившись на Феодосью, сызнова вопросил леший.
— Со смертью твоей аз сей час говорила. Знает она, что осина по тебе уж дрожит.
— Какого хрена осина?! — пробормотал леший, у которого на эту ночь были совершенно другие планы: он ждал русалку, с которой рассчитывал блудить до утра. Наконец, смысл Феодосьиных слов дошел до него во всей полноте. На миг он оторопел и обезгласил.
— Да как же это?! — наконец тонко выкрикнул леший. — Да за что?!
— Смерть рекши: за грехи, — сочувственно пояснила Феодосья.
— За какие такие грехи?! — жалобно тянул леший.
— За разбой.
— Какой разбой?! Какой разбой?! Одну бабу-ягодницу закрутил по лесу да на одного мужика-древоделя сосну повалил.
— Аз за что купила, за то и продаю, — обсердившись помехе в работе, ответила Феодосья. И принялась долбить колоду. Но прежнего упоения не было.
Леший забегал кругами.
— Нет, девки, вы слыхали? — плачущим голосом возмущенно обратился он в темноту. — Уж и не закрути теперь в лесу никого, уж и грех сразу тебе впишут! Уж и осину тебе приготовят! Да я, может, и помирать не собираюсь! Я, может, вообще утопиться надумаю. И осина мне без нужды!
Из лесу раздался развязный женский смех.
— Девки пьяные, — удивилась Феодосья, не прерывая труда. — Откуда оне здесь взялись?
— Лешенька, елда наша рябиновая-я, — пьяно хохотали девки. — Брось кручиниться! Иди к нам, поети нас напоследок!..
— Поети-и! — передразнил леший. — Мне, может, до утра только и живота осталось. Я, может, сейчас об вечном думать должен?
— А мы про что? И мы — об вечном.
Леший вдруг приободрился и тряхнул кудлатой болотной бородой:
— А! И не еть — умереть, и еть — умереть, так лучше уж поеть, а потом умереть! Э-эх, девоньки!
И тут же смех умножился, и затрещали сосны.
Феодосья подняла голову.
На крепких нижних ветвях сидели блудищи — Феодосья сразу узнала их по распущенным волосам и большим голым грудям, и весело глядели на Феодосью. А меж блудищами восседал мужичок с шишковатой головой. Он с размаху охапил девок за чресла, ущипнув за пухлые стегна, отчего девки взмахнули жирными, как карпы, чешуйчатыми хвостами.
Феодосья подняла брови.
— Так ты леший?
— А ты думала — поп в колоде почивает? — задиристо вопросил леший, приготовившийся похотствовать перед смертью на весь размах.
— Ой, матушки мои, да ведь аз с разбойником тебя спутавши, — плеснула рукой Феодосья.
— Спутавши? — недоверчиво переспросил леший. — Выходит, аз дондежи не помру?
— Нет, пока не помрешь, — заверила Феодосья. — Я про другого разбойника говорила, не про тебя.
— Девки, — крикнул леший, скатился под сосну, на подстилку из мха, и пустился в коленца, треща валежником и давя мухоморы. — Живем!
Русалки захохотали еще рьянее.
— Феодосья, а ты чего здесь долбишь?
— Домовину себе готовлю.
— Никак, помирать собралась? — заинтересовалась компания.
— Истинно.
— Ну, чего ж, дело хорошее. А как преставиться надумала? Удавиться али это… серпом по дышлу? — деловито спросил леший.
— Это уж, как смерть решит.
— Нашла на кого положиться, — укорил леший. — Она тебе решит!.. Тяп-ляп, спустя рукава. Давай, мы тебя придушим? А перед тем погуляем! Со звоном!
— Али утопим, — предложили русалки. — Но только опосля плясок, песен и блуда. Помирать, так с гуслями!
— Спасибо вам, жители лесные и речные, только аз перед смертью те муки приму, какие мне Господь предписал, — вежливо, но твердо промолвила Феодосья.
— Послушайся нас, предпишет он тебе скуку смертную, — наперебой зашумели русалки. — Помрешь от болезни али от мора — тьфу! То ли дело, напиться до смерти!
— Али уетись вдребезги! — вскрикнул леший. — А если что, я, ведь, и на женитву согласен.
Феодосья покачала головой.
— Ну, как знаешь! Пошли, девки, там у меня мухоморы настояны.
— Дудку не забудь, — завопили русалки.
И вся гульба ринулась вглубь леса, в сторону озера — предаваться злострастию.
— Вот же блудищи, вот шишка женонеистовая… — вздохнула Феодосья. — Срам! Титьки с решето, и хоть бы прикрыли какими ветками али травой.