Цветок для ее Величества
Шрифт:
Кроме ужасных криков на борту, которые теперь стали громче и истеричнее, слышалось лишь трепыхание флага, хотя паруса безвольно болтались на мачтах. Не было ни малейшего намека на ветер. Мэссон, качаясь, прошел по палубе и взглянул за фальшборт как раз в тот момент, когда корабельный плотник тонул во вспененной, розоватой от крови воде. Пока голова еще оставалась на поверхности, среди волн, Фрэнсис услышал его последние слова, заглушаемые всплесками бьющихся акул:
— Цветок! Цветок!
Во сне Мэссона охватил ужас: он вспомнил, что спрятал набросок с изображением цветка для королевы в своей бывшей каюте, и не знал, забрал ли его перед заселением Барнетта.
Ужаснувшись сцене с погибающим плотником, в панике от мысли, что мог потерять единственный рисунок с изображением цветка, Фрэнсис побрел по палубе к лестнице.
Словно из ниоткуда внезапно налетел свежий ветер, и корабль закачался из стороны в сторону. Небо потемнело, крупные дождевые капли били так быстро и сильно, что Мэссон мгновенно промок еще до того, как добрался до лестницы.
Качка корабля мешала продвигаться вперед, но Фрэнсис наконец-то добрался до низа. Он упал с последних ступеней и проехался по нижней палубе, потом увидел дверь своей бывшей каюты. Он все еще не встретил ни одной живой души. Собрав последние силы, Фрэнсис поднялся, навалился всем весом на дверь и распахнул ее.
Иллюминатор был открыт, солнечные лучи пробились сквозь плотные тучи и ослепили его. Одновременно корабль так качнулся, что молодой человек потерял равновесие, упал и ударился головой об пол.
Мэссон был не в состоянии подняться и перевалился на спину. Он попытался открыть глаза и вдруг понял, что его кошмар превратился в чистое безумие. Явление, которое он увидел, было точно неземным: на краю койки сидел ангел, на его голову из окна падал солнечный свет, божественный свет. Ангел взглянул вниз, на рисунок с изображением цветка, который держал в нежных руках.
Мэссон хотел что-то выкрикнуть, но из-за того, что язык распух, он не смог вымолвить и слова. Нёбо и глотка, казалось, слиплись. Пока Фрэнсис напрягался, ангел нежно и печально улыбнулся, потом свернул рисунок и положил в нагрудный карман Мэссона. Когда темнота вновь опустилась, молодой человек услышал в лихорадочном хаосе слова Бэнкса, сказанные им при первой встрече:
— Словно дама, что встретилась мимолетно ночью, так и здесь: не знаешь наверняка, пригрезился этот цветок или нет.
Глава 12
Октябрь 1772 года, Столовая бухта
— Столовая бухта! — раздавались крики по всему кораблю, когда Мэссон наконец проснулся.
Жар прошел. Он закрыл глаза и попытался припомнить мелкие подробности сна, но ничего не приходило в голову. А когда вспомнил о рисунке с изображением цветка для королевы, то рефлекторно схватился за нагрудный карман, где и обнаружилась бумага, целая и невредимая.
Почти все плавание от Кабо-Верде до Кейптауна он страдал от острого отравления свинцом. Выяснилось, что кок перепутал пакеты с мукой и со свинцовым порошком и высыпал все в тесто для блинов. Мэссону не повезло: он получил верхние блины в стопке, которые пеклись в последнюю очередь. Тяжелый свинцовый порошок опустился на дно посудины с тестом, поэтому Мэссон съел блины, в которых свинца оказалось больше всего.
Это была простая оплошность, но долгое выздоровление в тесноте, под палубой, вселило в Мэссона еще большую решимость безотлагательно выполнить свое задание и как можно скорее вернуться домой. После того как Фрэнсис чуть не расстался с жизнью из-за небрежности кока, ему больше не нужны были дополнительные доказательства. Он убедился в том, о чем и так уже давно подозревал: все эти так называемые приключения — для глупцов или сорвиголов.
Впервые за несколько недель он снова вышел на палубу и побледнел от свежего воздуха и крепкого ветра, который ударил ему в нос. Фрэнсис закрыл глаза, чтобы насладиться теплотой солнца, а когда открыл их, то не в силах был отвести взор от картины, которая перед ним предстала.
Вдали возвышалась могучая Столовая гора, по сравнению с которой город у ее подножия казался крошечным. С одной стороны она была обрамлена пиком Дьявола, с другой — скалой Львиная Голова; холмы, словно мускулистые руки, протянулись к кораблю, стараясь защитить его в безопасной Столовой бухте. Знаменитая плоская гора была затенена тем, что местные называли «скатертью». Речь шла о слое облаков, которые спадали вниз по утесам песчаника и постепенно растворялись, приближаясь к строениям города, которые жались у подножия горы. Рядом с крепостью, возвышающейся над взморьем, виднелся единственный пирс, выдающийся далеко в море. За ним притаился маленький город. В основном это были одноэтажные домики, расположенные в шахматном порядке. В центре высилась церковная колокольня.
Но если бы даже размеры города были в десять раз больше, провинциальная церквушка превратилась в громадный собор, а стены крепости возвели так, что они конкурировали бы с самыми большими замками Европы, все равно все выглядело бы убого в сравнении с величием и масштабностью расположившейся позади горы.
Мэссон дивился строгой упорядоченности домов, так похожих на европейские и построенных так далеко от Европы. Он не знал, что его ждет, но никак не рассчитывал увидеть город, который настолько вписывался бы в окружающий пейзаж, которому, кроме небольшой крепости на берегу, не нужно ни гигантских стен, ни зубцов или другой защиты.
От восторженного созерцания Мэссона немного отвлекли мужчины, которые собрались возле орудий и принялись их заряжать, чтобы приветствовать новый корабль традиционным салютом из двенадцати пушек.
Вскоре после этого Фрэнсис заметил дым от пушечного выстрела в крепости и только потом услышал залп.
Корабль встал на якорь, и поверхность бухты тут же заполнилась яликами и гребными шлюпками, которые только того и ждали, чтобы перевезти груз и пассажиров на твердую землю. Кроме того, подплыло множество торговцев, которые предлагали товары и стремились опустошить кошельки моряков, прежде чем те спустят жалованье в борделях и пивных.
Шум стоял оглушительный. Матросы кричали, повиснув на такелаже, торговцы чуть не дрались за лучшие места, чтобы первыми добраться до корабля. Мэссон уже побаивался, что им не удастся спустить шлюпки из-за такого столпотворения, но вдруг воцарилась торжественная тишина. Почти все одновременно отвели лодки от «Резолюшн» и образовали коридор, чтобы какое-то длинное судно могло подойти к кораблю.
В отличие от торговых суденышек, эта лодка была в безупречном состоянии. На веслах сидели индонезийские рабы, одетые в белые штаны и остроконечные плетеные шляпы. На корме лодки бриз развевал красно-бело-оранжевый флаг, посредине — черный с фирменным знаком Голландской Ост-Индской компании.