Цветок на ветру
Шрифт:
– Об удоде, – улыбнулась она. – Мне довелось увидеть удода в последние минуты покоя и тишины. Потом были только тревоги. Я посчитала его прекрасным. И Китай тоже прекрасен.
– Это правда, – задумчиво согласился Рори. – В Шаньси есть высокие горы и широкие реки, дикие лошади и фазаны с хохолками.
– В таком случае мы должны помнить обо всем этом и не думать, что происходящее сейчас это и есть Китай! – воскликнула Оливия, перекрывая гром канонады.
– Я все время думаю о папе, – грустно признался Рори. – Он так неосторожен! Я слышал, как он предлагал захватить еще одну пушку.
У Оливии кровь застыла
Они лежали на тюфяках, разложенных на полу. Окна были заложены мешками с песком, и поэтому здесь стояла невыносимая жара. У них не было наркоза, почти не осталось спирта и карболки, и приходилось посыпать раны опилками, чтобы остановить кровь.
Несколько снарядов взорвались прямо над головами. Но ответного огня не вели: боеприпасы были на исходе, и поэтому каждая пуля ложилась точно в цель.
Что будет, когда боеприпасы кончатся? Смогут ли они тогда сдерживать «боксеров»? И чем? Пиками и голыми руками?
Грустные детские личики сморщились, как у стариков, и побледнели от голода. Один из новообращенных показал, как варить суп из луковиц лилий и георгин, и Оливия каждый день под огнем выкапывала луковицы в соборном саду.
И хотя редко встречалась с Льюисом, замечала, как он худеет, как все отчетливее выделяется орлиный нос на осунувшемся лице. Но он не знал ни страха, ни сомнений.
Вместе с отважным Полем Анри он вел неустанный бой, отказываясь отсиживаться за баррикадами. Улучив минутку, Оливия покидала больных и пробегала по открытой местности между хозяйственными постройками, больницей, часовней, складами и конюшнями, чтобы отнести ему крохи драгоценной еды. Но слишком часто огонь был настолько силен, что Оливия не смела выйти из больницы, хотя знала, что где-то в дыму и пыли Льюис старается уничтожить одну из пушек, нацеленных на собор. Что он голоден, устал и умирает от жажды.
Иногда он спускался со стен, и их глаза встречались, его, горящие гневом на собственное бессилие и тревогой за нее, и ее – исполненные любви.
Льюис тоже замечал ее впалые щеки и тени под глазами.
Однажды, когда она передавала ему воду, их руки соприкоснулись, и девушка громко ахнула. Он втянул в легкие воздух, пульсирующий напряжением, и хрипло выговорил ее имя.
Но тут рядом взорвался снаряд, и Льюис приказал ей бежать в укрытие.
Следующие двое суток они не встречались. При мысли о том, что мужчинам предстоит новая вылазка, Оливия осознала, что должна поговорить с ним.
– Я отнесу еду на стены, – предупредила она монахиню. – Молодой матрос, тот, что стоит в дальнем углу, нуждается в новой перевязке. На этот раз епископ Фавье предложил использовать измельченный торф вместо опилок.
Едва она повернулась, чтобы выйти из душного, кишевшего мухами помещения, дверь распахнулась. На пороге стоял итальянский матрос.
– «Боксеры» взорвали часть внешней стены и идут на штурм! Их сотни и сотни! Берите палки, ножи, все, чтоесть под рукой.
Милая, добрая монахиня, с которой только что говорила Оливия, схватила палку и бросилась наружу. Оливия бежала за ней, сжимая в руке нож.
– Дети! – молилась она вслух. – Господи, не дай им убить детей!
Их встретил настоящий хаос. Китайские христиане, вооруженные самодельными пиками, пытались остановить нападавших. Оливия успела заметить
Пули ударялись в землю слева и справа от нее. Все мужчины, способные держать оружие, обороняли пролом в стене. И тут Оливия, к своему ужасу, заметила обезумевшего «боксера», забравшегося на крышу конюшни с факелом в руках. Она закричала, призывая матросов, которые с лихорадочной быстротой готовили пушку к выстрелу. Пока Оливия махала руками, пытаясь привлечь их внимание, маленькая темная фигурка вылетела вперед и метнулась к конюшне.
– Рори! – взвизгнула она, но ее голос потонул в общем грохоте.
Мальчик не остановился. Не поколебался.
Горящий факел был воткнут глубоко в крышу конюшни. «Боксер» уже приготовился спрыгнуть, когда Рори, сжав кулаки, бросился к нему.
Оливия не подозревала, что может бежать с такой скоростью. Сердце трепыхалось где-то в горле. «Боксер» с торжествующим воем слетел вниз, сбив Рори. Оба покатились по земле, поднимая облака пыли. Она видела, как маленькие руки барабанили по плечам врага, как изогнутое лезвие ножа замерло над шеей Рори. Сама Оливия истерически вопила во все горло, И сама не поняла, как ее нож вонзился между лопатками «боксера» Тот отпустил мальчика и обмяк. Оливия схватила Рори за руку, стала вытаскивать из-под тяжелого трупа и неожиданно сама рухнула на землю: пуля с пронзительным жужжанием разрезала воздух и ударила ее в плечо.
Оливия успела рассмотреть искаженное ужасом лицо Рори, поднести руку к тому месту, откуда текла липкая жидкость. И тут мир покачнулся. Звуки и цвета исчезли, и она полетела в темноту, не в силах даже позвать Льюиса.
Глава 11
Кто-то держал ее. Нес на сильных руках.
Сознание на миг вернулось, и тут же она снова впала в забытье, потонув в море боли. Чуть погодя послышался взволнованный голос Льюиса, сумевший пробиться сквозь льнущий к ней мрак, и она заставила себя открыть глаза.
– Оливия! Оливия, ты меня слышишь?
Она попыталась улыбнуться, и он сжал ее еще крепче.
– Слава Богу, – запинаясь пробормотал Льюис.
Оливия лежала на полу часовни. В ушах стоял глухой рев. Откуда-то доносился грохот перестрелки.
– Стена, – прошептала она, вспомнив все, что произошло.
– Все хорошо. Мы отогнали их и забаррикадировали пролом. Оливия, послушай, у тебя в плече засела пуля. Ты потеряла много крови. Пулю нужно вытащить.
Оливия кивнула, понимая, что пытается объяснить Льюис. У них нет наркоза. Нет карболки.
Волны тьмы накатывали одна за другой. И на этот раз Оливия была рада. Она так устала! Очень устала.
Беспощадная жгучая боль вновь привела ее в чувство. Выгнувшись, девушка громко закричала и открыла глаза. Над ней склонились сосредоточенные лица сестер, старавшихся прижать ее к матрасу. Льюис, стоя сбоку, пытался достать пулю. Оливия стиснула зубы, уставилась в потолок и заставила себя сосредоточиться на слетавшем в долину удоде.
Льюис вытащил пулю и что-то говорил Оливии. Она знала, что хочет сказать ему, но язык не слушался. Блаженная темнота снова надвинулась на нее, и она провалилась в эту темноту. Сердце и разум шептали его имя, но уста были сомкнуты.