Цветок на ветру
Шрифт:
Оливия налегла плечом на дверь. Она чуть приоткрылась, но труп по-прежнему загораживал дорогу, не давая выйти.
– Дверь! – нетерпеливо воскликнула она. Китаянка продолжала настороженно смотреть на нее.
Наконец она медленно направилась к Оливии. Та снова налегла плечом на доски.
– Толкайте. Вот так, – показала она.
Женщина кивнула и под бессвязный лепет старика стала помогать Оливии.
– Вот так! Правильно! – благодарно воскликнула девушка. – Толкайте!
На этот раз дверь приоткрылась чуть шире. Потревоженное тело откатилось в сторону, и Оливия, передернувшись,
Зрелище, открывшееся ее глазам, было настолько жутким, что она прижала руки ко рту. Земля пропиталась кровью. По всей улице валялись убитые и умирающие. Из темных лавчонок выбирались те, кому повезло уцелеть. Искали друзей и родных. Повсюду слышался тихий жалобный плач, от которого мороз шел по коже. Никогда ей не забыть сегодняшнего дня!
Охваченная отчаянием, Оливия снова поплелась в направлении собора. При мысли о том, что она может там обнаружить, ее трясло от ужаса.
На улицу галопом вылетели всадники, на этот раз не воины генерала Дун Фусяна, а «маньчжурские знаменосцы» во всем своем варварском великолепии. Они ехали по трупам и раненым. Флажки гордо развевались. Эти люди были готовы к войне. Вооруженные винтовками и карабинами, они направлялись к посольскому кварталу.
Едва смея дышать, Оливия наблюдала, как они проезжают мимо. Несчастные дипломаты! Отныне «боксеры» – наименьшая из их бед. Как и предсказал Льюис, вдовствующая императрица открыто поддержала мятежников. И теперь посольствам придется выстоять не только против мечей и копий, но и против хорошо обученных солдат и современного вооружения.
Волна за волной накатывала на улицу. Глаз резали яркие цвета мундиров и эмблем. Алые шаровары, расшитые огромными черными драконами, золотые с красным и желтые с голубым знамена, треугольные и квадратные: варварская мешанина цветов и форм. За всадниками шла пехота, чьи мечи выглядели старомодными и устаревшими по сравнению с карабинами, висевшими на плечах кавалеристов. Сотни и сотни воинов! Целая армия, имеющая приказ напасть на квартал площадью в квадратную милю, защищенный мешками с песком, сшитыми из пирамного шелка и камки.
Минуты текли, но строй пехотинцев все никак не кончался, и Оливия с ужасающей ясностью поняла, что не сможет вернуться в посольский квартал. Еще полчаса, и он окажется в осаде. Если двери собора не откроются, Оливии некуда будет идти. Негде скрыться.
Наконец прошли последние солдаты, и Оливия возблагодарила Бога за тучи пыли, поднятые конскими копытами и сапогами. Толпа вновь хлынула на улицу, и она слилась с общей массой. Но стоило ей продвинуться на дюйм, как ее отбрасывало на ярд. Украшенный резьбой фасад собора в готическом стиле маячил совсем близко, но она никак не могла добраться до окружавших его стен, не говоря уже о дверях.
Пепел дождем осыпал людей и землю. То и дело возникали все новые пожары. Воздух сгустился от дыма. Девушка снова и снова проталкивалась вперед, но ее оттесняли от собора все дальше.
Оливия терзалась дурными предчувствиями, сходила с ума от паники. До окончания срока ультиматума оставался час. И тогда не только «боксеры», но и войска ринутся в атаку. На улицах и площадях вместо крестьян
Двери и ворота собора были закрыты, а враждебность людей, теснившихся вокруг, все больше росла. Похоже, они винили в смерти своих близких и в случившейся бойне тех, кто успел скрыться за массивными стенами.
Давка становилась невыносимой. Оливия, набравшись храбрости, вновь попыталась протолкаться вперед, и высокий китаец с косой яростно набросился на нее.
– Kuie-tzu! – прошипел он. – Чужеземный дьявол! Его крик подхватили, и Оливия вдруг перестала быть частью толпы и стала изгоем. Объектом их ненависти.
– Kuie-tzu! Kuie-tzu! – скандировали китайцы.
Кто-то схватил ее за волосы. Лес жадных рук потянулся к ней. Шпильки разлетелись во все стороны. Перламутровые пуговицы блузки посыпались на землю.
Оливия громко, пронзительно закричала. И стала отбиваться.
Она не видела крытую тележку, катившуюся к собору. Не видела, как кучер натянул поводья, поняв, что происходит. Она дралась не на жизнь, а на смерть: лягалась, царапалась, кусалась. Но обезумевшая толпа тянула ее в разные стороны. Еще немного – и ее разорвут!
Глаза застлала красная дымка. Боль стала невыносимой. Но Оливия упрямо выбросила вперед маленькую ножку. И внезапно осознала, что злобные вопли нападавших сменились визгом и просьбами о пощаде. Словно вихрь налетел на них, укладывая на землю. Китайцы валились, как колосья под серпом.
В глазах прояснилось. Оливия увидела знакомую черную гриву волос, пылающий яростью взгляд.
Льюис с бешенством отшвырнул одного китайца, другого, третьего…
– Льюис, – выдохнула она и пошатнулась.
Он обнял ее за талию. От него исходил палящий жар. Она ощутила, как колотится его сердце.
– Какого черта! – яростно выпалил он. – Что вы тут вытворяете?
Она ударилась о борт тележки.
– Рори! Рори остался в соборе!
– Знаю! – бросил он и, схватив ее здоровой рукой, почти швырнул в тележку. – Держитесь!
Он погнал лошадь. Вопли снова усилились. Ненависть становилась ощутимой. Сильно запахло потом и немытыми телами.
Оливия вцепилась в низкие деревянные борта. Льюис гнал коня во весь опор и что-то кричал по-английски. Ему ответил голос с сильным французским акцентом. Они ворвались на территорию, окружавшую собор, и Льюис снял Оливию с тележки. Молодой морской офицер-француз открывал двери.
– Скорее! – торопил он. – Скорее!
Над головами свистели пули, впиваясь в землю и рикошетя от серого каменного фасада. Грохотали пушки.
Льюис, гневно выругавшись, снова обхватил ее за талию, держа почти на весу.
Наконец массивные двери захлопнулись за ними, и Оливия прислонилась к Льюису, ловя губами воздух.
– Сколько у вас людей? – сухо осведомился Льюис у француза.
– Два офицера и сорок французских и итальянских матросов.
– А беженцев?
– Три с половиной – четыре сотни. Европейцев – менее ста человек. Двадцать две монахини, горстка священников… и мы.