Цветок забвения
Шрифт:
Выходить на веранду в такие моменты для Илая было больше, чем обычай. Священный ритуал скорее, поэтому никто не смел его тревожить, все слуги и домашние это знали. Сегодня же ему было просто необходимо провести остаток дня в одиноком созерцании.
Но это он, конечно, размечтался.
Заметив краем глаза постороннего, Илай всё равно до последнего к нему не поворачивался. Даже когда тот медленно, осознавая важность момента, встал на колени и низко ему поклонился.
Это был старший брат. И когда его лоб с надписью «Наследник» коснулся пола, Илай понял,
— Твоя дочь в порядке? — спросил Илай, зная, что первым брат не заговорит.
— Нет. Я сурово наказал её, чтобы…
Чтобы Маяр не добрался до неё сегодня же. А ведь ребёнок наверняка принял жестокость отца на свой счёт, видя причину побоев в плохом поведении.
— Её руки стёрты, — заговорил Илай. — Такое усердие нужно поощрять. Я поговорю с отцом насчёт учителей. И не только насчёт этого. Он её не тронет. Никто не тронет, пока она не будет готова, можешь так и передать своей жене.
Но наследник не торопился уходить, а когда Илай повернул к нему голову, то увидел слёзы на его неподвижном лице. И брат не стыдился их, хотя показывал слабость перед младшим.
— С каких пор слова стали оружием Старцев? — спросил брат, упершись кулаками в пол. — Ты жил с отцом, будучи ребёнком, а я живу здесь с восемнадцати лет, поэтому точно знаю, что разговоры ничего не дадут — особенно, если это касается меня. Или ты думаешь, что всё это время я не пытался вымолить у него прощение за то, что родился? За то, что он изнасиловал мою мать? Послушание, кротость, потакание всем его желаниям… И вот к чему это в итоге привело!
— Он не тронет её, — сказал Илай спокойно. — Потому что слишком боится разгневать отшельника.
— Ты это про себя, что ли? — недоверчиво уточнил брат, но Илай качнул головой.
— Я это про Божественное Дитя. Маяр старается продлить срок своей жизни всеми силами, поэтому в последнее время так подлизывается к Дитя: ездит к нему уже который раз за последний год. Он стареет, и терять милость этого отшельника ему невыгодно.
Брат покачал головой.
— Никто не смеет распоряжаться в этом доме. Маяр здесь закон, и Дитя ему не указ. Попытаетесь запретить ему? Он сделает это вам назло.
Этот разговор начинал действовать на нервы. По большей части из-за того, что Илай чувствовал себя беспомощным, а решение всех проблем видел в убийстве отца, своего господина. А он не хотел становиться отступником.
— Чего ты хочешь? — прямо спросил он.
— Поставь на Ями печать.
Илай нахмурился.
— На её комнату?
— Нет, на неё, прямо на неё, чтобы он не мог тронуть её. Не говори, что это невозможно! Я видел печать, которую ты поставил отцу на грудь и с тех пор его не берёт ни одно оружие.
— Это другое, его кожа просто стала твёрдой.
— Так просто сделай, чтобы к её коже вообще нельзя было прикоснуться!
Илай долго всматривался в его лицо — более мрачное и грозное, чем небо снаружи.
— Ты серьёзно готов пойти на это? Я к тому, что вообще обходиться без прикосновений — это тоже разновидность насилия.
— Это же на время. — Брат сжал кулаки ещё сильнее. — До тех пор пока…
Маяр не сдохнет.
А этого в ближайшее время не предвиделось. Илай хотел бы озвучить и другие сомнения насчёт этой задумки. Например, что он сам может погибнуть невзначай и тогда уже никто не снимет клеймо. Что он не вредит детям вопреки жутким слухам, ходящим о нём по городу. Что Ями возненавидит их всех, а его больше остальных, хотя не страшно, потому что так оно уже и есть.
— Я никогда ещё не ставил такие печати, — сказал Илай только, поднимаясь на ноги. — Идём.
Когда они оказались в его комнате, Илай достал чистые свитки и сел на пол за низкий, широкий стол. Ему предстояло изобрести новую технику, которая бы подавляла своей мощью даже защитное клеймо на теле отца, а оно на данный момент было вершиной его мастерства.
Посадив брата рядом, он принялся составлять пробные печати, снова, снова и снова, увеличивая концентрацию крови до тех пор, пока Наследник, прикоснувшись к бумаге, не отдёрнул руку.
— Жжётся! Да! Да, вот это идеально! Мне даже показалось, что останется след… Ей это не навредит?
— Навредит. Но не физически, — ответил Илай, чувствуя небывалую слабость. Повсюду вокруг него валялись клочки «отбракованных» печатей. — Мать не сможет её приласкать, у неё не будет подруг, даже слуги станут её сторониться, а учителя, которые ей необходимы сейчас больше всего, побоятся с ней связываться.
— Только не говори мне, что физическое насилие лучше. Насилие ребёнка! — Брат ткнул в его сторону пальцем, заявляя: — С ней этого не случится. Никогда!
Говоря так, он подразумевал, что будь его воля, к ней бы вообще ни один мужчина не прикоснулся. Возможно, чтобы понять это до конца, нужно стать отцом дочери.
— Мне надо отдохнуть, — пробормотал Илай, устало потерев лицо. За окном уже занимался рассвет. — А вы побудьте вместе, пока это возможно. Потом дайте ей снотворное.
— Это не обязательно, мы всё ей объясним…
— Объясни. Но снотворное всё-таки дай.
Наследник задумался, будто верил, что без опиумной настойки происходящее станет выглядеть честнее, но в итоге кивнул.
— Она должна быть неподвижна, понимаю.
— Это не только для неё. Для меня. Я не смогу этого сделать иначе.
Вернее сможет, конечно, но это будет мало отличаться от милосердного убийства ужаленной змеёй девочки.
Илай понимал, что беря в руки кисть, не просто ставил печать, а подписывался ещё и на работу няньки в этом доме. А это было сложнее, чем следить за казной и гаремом. Без должного воспитания и без физического воздействия ребёнок, унаследовавший в полной мере командирские замашки деда, установил свою власть над родителями и слугами. Она хулиганила, поначалу испытывая границы дозволенного, потом наслаждаясь опьяняющей свободой и всемогуществом, и в итоге уже просто поддерживая репутацию.