Цветущий бизнес
Шрифт:
— Будем надеяться, что количество эритроцитов тоже начнет входить в норму, — сказала она, после чего я принялась шипеть ей в ухо:
— Иванова, в своем ты уме говорить об фосфотазе, когда у человека умерла единственная дочь.
— Отстань, — лягнула меня Иванова и продолжила в трубку: — Я рада за вас, Ефим Борисыч, прекрасные результаты. Сегодня приболела, а завтра обязательно загляну на кафедру. Кстати, как ваше здоровье? … Прекрасно? … Я рада. И дома все в порядке? …
Лицо ее медленно начало вытягиваться. Я насторожилась. Иванова погрозила мне кулаком, шепнула “убью”
— Чудесно, чудесно, Ефим Борисыч, рада, рада за вас, у меня так же, всего хорошего, до завтра, отключаюсь, да-да, отключаюсь.
Она отключилась и сказала “сволочь”, непонятно кого имея ввиду. Я тупо смотрела на Иванову и ошалевала.
— Куда ты меня вляпала? — строго спросила она, потрясая кулаками. — Может прикажешь набить тебе морду?
— Не прикажу, — униженная, но не сломленная ответила я.
— А надо бы набить. Все прекрасно у него. Слышишь, ты, диверсантка? У него все прекрасно. Десять вечера, а он еще на кафедре и полон сил. Больная его выздоравливает, дома у него все в порядке, сам трезв, как и обещал, а разговаривает со мной сквозь зубы, видишь ли оне обиженные, а все потому, что я первая звоню. Не звонила бы, уже завтра начал бы меня искать, а теперь воспрял духом, решил, что его взяла, можно кочевряжиться. Я в жизни так не унижалась, как сегодня! А все ты, ты виновата! Так мне дуре и надо! Кому верю? Хорош розыгрыш!
— Какой розыгрыш! — с трудом очнулась я. — Верочка вчера утром лежала в своей кровати и была холодна, как лед.
Иванова задумалась. Видимо крик мой был очень натурален.
— Лежала, говоришь, хорошо, попробуем зайти с другого конца. Позвоню Архиповой, она живет с Моргунами рядом и дружит с его Зинкой.
Минут сорок Иванова трепалась с Архиповой, но с тем же результатом. Выяснила лишь, что Зинка, жена Моргуна, после обеда была весела, хоть и жаловалась на колготки Леванта, которые если рвутся, так обязательно не вовремя и в лифте.
— И все? — разочарованно спросила я.
— И все, — с угрозой подтвердила Иванова.
— А ребенок?
— Ребенка Зинка держала на руках.
Это меня воодушевило.
— Вот видишь, — закричала я, — раз ребенок сейчас у них, значит Моргуны и знать не знают, что их дочь мертва. Нянчат ребенка и думают, что она прохлаждается со своим любовничком.
— Каким любовничком?
— Да ты же и здесь не в курсе! — воскликнула я, поражаясь глубинам провалов своей памяти. — У Верочки был любовник, муж Таты.
— Какой Таты?
— Слушай, Иванова, ты глупеешь на глазах. Тата Власова, вспоминай, твоя любимая подшефная…
— Терпеть ее не могу.
— Новость не нова, но речь не о том. Если родные покойной радуются и живут с мыслями о зондах и колготках, это говорит лишь об одном: они не видели дочь минимум два дня и думают, что у нее все в порядке. А на самом деле Верочка мертвая лежит в своей квартире. Если не веришь, поедем — убедишься сама.
Но тут вмешалась Катерина, которой, видимо, жуть как не хотелось драться с Виктором в одиночестве.
— Куда “поедем”? На часы посмотрите, — она кивнула на свою чокнутую кукушку, — Одиннадцать скоро, а вам приспичило на мертвяков смотреть.
— И очень хорошо, — возразила Иванова. — Меньше народа будет глазеть. “Хонду” дашь?
— Вы еще спрашиваете. Давно ведете себя так, будто она ваша, — с обидой начала Катерина.
Я хотела ее перебить, но Иванова сделала знак, мол дай человеку выговориться. Минут пятнадцать Катерина выговаривалась. У меня даже сложилось впечатление, что Иванова передумала ехать, так внимательно слушала она ее вздор. Слава богу на помощь пришел Виктор. Он имел неосторожность Катерине возразить, после чего она тут же про нас забыла. Виктор опять полез за холодильник, а я потянула Иванову за руку и потрясла ключами от “Хонды”.
— Пошли?
— Пошли.
Глава 15
Я предусмотрительно остановила “Хонду” на соседней улице и отправилась к дому Верочки пешком. Иванова вышагивала рядом. Она пребывала в растерянности, потому что была смертельно самолюбива. Больше всего она боялась глупо выглядеть. Бьюсь об заклад, что топая за мной, она (как это не цинично) молила бога, чтобы Верочка действительно оказалась мертва, в противном случае вся Москва стала бы потешаться над Ивановой. В час ночи переться в квартиру дочери любовника, чтобы посмотреть жива хозяйка или нет — этот что-то.
Когда мы остановились перед дверью, вид у Ивановой был как у воробья перед боем: взъерошенный, грозный и трусливый. Она уже почти готова была к тому, что Верочка выйдет, удивится, всплеснет руками и пригласит нас на чашку чая.
— Ну? — с вызовом процедила она. — Звони…
— Зачем? Уверена, — открыто.
Я толкнула дверь, и она распахнулась. В нос ударил неприятный сладковатый запах, хорошо знакомый Ивановой. Она поняла, что здесь не до шуток и вихрем понеслась вглубь квартиры. Я подивилась ее прекрасному ночному зрению, прикрыла дверь и, нащупав выключатель, включила свет. Иванова сделала то же в спальной и крикнула:
— Иди сюда!
Я вошла и окаменела. Верочка лежала там же, но это была уже другая Верочка, мертвая, потемневшая, с изменившимися чертами лица. Иванова откинула одеяло и принялась осматривать тело.
— Видишь трупные пятна? — спросила она.
— Вижу, — поеживаясь ответила я.
— При надавливании не исчезают, не бледнеют и не изменяют цвет. Гипостатическая имбибиция. Окоченение присутствует. Мертва не меньше суток, но не больше трех.
— Каких трех? Бог с тобой, я же с ней два дня назад познакомилась.
— Медэксперты определят точнее. Пока: смерть наступила по неизвестным причинам.
— А ты мне не верила, — упрекнула я, стараясь не смотреть на тело и мысленно констатируя, что совсем неплохо в некоторых случаях быть врачом.
— Так, где здесь можно помыть руки? — накрывая труп одеялом, поинтересовалась Иванова.
— В ванной видимо.
— Пошли, откроешь дверь. И выключи здесь свет.
Иванова понесла мыть свои профессорские руки, а я, забегая вперед, оказывала ей мелкие услуги: распахивала двери, включала и выключала свет, открывала краны.