Цветы для Розы
Шрифт:
— Но это же все противоестественно,— заметил Бурье.
— Вовсе нет,— парировал Тирен.— По крайней мере, не для наших женщин.
— А что, у вас женщины не такие, как у нас? — съязвил Бурье.
— Как наши жены, они думают так же, как и мы,— сказал Тирен.
— А как женщины? — не унимался Бурье.
Тирен не нашелся что ответить и промолчал. Бурье продолжал:
— Я вот что хочу сказать, дружище. Все мы — и я, и, вероятно, ты — знаем, что советнику Вульфу не были чужды разного рода пикантные похождения. Я больше чем уверен, что и мадам Вульф была в курсе этого. В подобных случаях мы, полицейские, как правило, всегда пытаемся определить мотивы. И на этот раз,— он наклонился вперед, иронически улыбнулся и сказал почти шепотом,— мотив, несомненно, найдется…
Тирен почувствовал, что ситуация стала действовать ему на нервы. Ну конечно, Бурье прав. У Эльзы, разумеется, мог быть
— Таким образом, ты хочешь подчеркнуть, что, по твоему мнению, здесь может быть лишь один вероятный мотив? Я знаю, что убийство на почве ревности является тут у вас излюбленным видом преступления. Его вы безоговорочно признаете. Больше того, вы даже готовы чуть ли не обожествлять женщин-убийц, любовь которых настолько сильна, что способна перерасти в смертельную ненависть. Но должен тебя разочаровать, дружище,— тут он сделал жалобную гримасу,— наши женщины не привыкли реагировать подобным образом. Они, как правило, ведут себя как раз наоборот, в точности так, как повела себя Эльза Вульф. Что же касается мотива, то существует еще одна небольшая деталь. Невозможно представить себе шведа, который не взял бы с собой в дорогу, куда бы он ни ехал, одну непременную вещь. Я имею в виду — портфель!
Бурье промолчал. Допив остатки кофе, он всем своим видом показывал, что ждет продолжения.
— Так вот,— продолжал Тирен.— У Вульфа, когда он ехал домой вчера вечером, должен был быть с собой портфель. Его нашли в машине?
Бурье покачал головой.
— В таком случае,— продолжал Тирен,— я бы хотел задать следующий вопрос — где он? Когда с формальностями будет покончено и вы сможете произвести обыск у мадам Вульф, вам следует обратить особое внимание на поиски портфеля, хотя я лично сомневаюсь, что его удастся найти.— Он также допил последние капли из своей чашки.— Слушай, дружище,— задумчиво сказал он,— комиссар Леруж занимается этим делом. Ты занимаешься этим делом. Мы все занимаемся им. И я тоже — только пойми меня правильно,— так вот, я тоже сохраняю за собой право заниматься этим делом, в одиночку.
7
Улоф Свенссон сидел в небольшом, весьма скромного вида кафе, расположенном в нескольких кварталах от жилища Жан-Поля. Кафе было действительно скромным, как по интерьеру, так и по количеству бывающих в нем посетителей. Улоф устроился в углу, или, точнее, в небольшой угловой нише, за шатким столиком с двумя наглухо прикрученными к стенам скамьями. Перед ним стояла кружка пива и горячий сандвич с сыром и ветчиной и яичница или, скорее, яичница с горячим сандвичем. Скатерть была довольно чистой, однако небрежно вытертые донышки бутылок уже успели оставить на ней свои следы, которые в сочетании с белыми и красными клетками рисунка образовывали причудливый узор. Посетителей было немного: двое, судя по их запыленным комбинезонам, дорожных рабочих, полусонная матрона с потухшей сигаретой в руке и графинчиком вина на столе, два длинноволосых парня, пьющих пиво, которые, если Улоф правильно понял из долетавших до него обрывков фраз, яростно обсуждали политику государства в отношении школ. Под их столиком, положив тяжелую голову на лапы и насторожив уши, лежала большая овчарка. Они то и дело посматривали в сторону открытой двери и провожали проходивших мимо людей настороженными взглядами. В глубине кафе располагалась стойка бара. Хозяйка, стоящая за ней, от нечего делать уже в сотый раз протирала стаканы, которые брала с подвесной полки за спиной; завершив процедуру, она машинально возвращала их на место, снова брала, протирала и ставила обратно. В обслуживании посетителей ей помогал пожилой официант, облаченный в полосатый жилет и черные брюки; на поясе у него висел кошелек с мелочью, за ухом торчал карандаш. В углу у стойки была телефонная будка, отделенная от зала перегородкой. Вполне возможно, она и мешала посетителям услышать то, что говорилось в будке, однако ни в коей мере не заглушала жужжания зала и звуков, несущихся с улицы. Солнце припекало совсем по-летнему, и испарения раскаленного асфальта, смешиваясь с выхлопными газами проезжающих автомобилей, образовывали душное дрожащее марево. В октябре в Париже редко выдаются такие теплые недели.
— Ну и жара,— заметил официант, принимая заказ у Улофа. Говоря это, он смахнул салфеткой пот со лба, стараясь одновременно дать понять, что работы у него сегодня много.— Что ж, должно же быть хоть какое-то равновесие в природе. В январе были такие морозы, что около… не знаю уж сколько народа померзло, как воробьи. И вот, пожалуйста…— Он сделал красноречивый жест.— Глазунью хорошенько прожарить?
Улоф кивнул. Вот уже три дня, как он перешел на одноразовое питание, и постоянно — в этом самом кафе. Таким образом, он мог уже считаться завсегдатаем. Ему здесь нравилось; ниша, облюбованная им, была как будто специально создана для человека в его ситуации: тылы обеспечены, вход в кафе прекрасно виден, да и публика здесь достаточно благопристойная — едва ли мог возникнуть какой-нибудь скандал или драка, способные привлечь внимание полиции. А кроме того, что также было немаловажно, все здесь было дешево, очень дешево.
Ковыряя ножом желток, он снова вспомнил события сегодняшнего утра. Мысль о Женни раскаленной лавой обожгла его. Перед глазами мелькали, как кадры из фильма, ее лицо, грудь, руки, бедра, он как будто ощущал прикосновение шелковистой кожи, движение мягкого податливого тела. Сладкая истома охватила его. Однако наряду с этими приятными воспоминаниями утренние события вызывали в нем беспокойство и стыд. Ведь по существу это было самое настоящее изнасилование. Пусть он не хотел этого, пусть его спровоцировали, пусть даже он чувствовал, что сумел пробудить в Женни какой-то ответный порыв. Но, швырнув ее к нему в постель, Жан-Поль, несомненно, унизил, оскорбил и озлобил ее. И надо ж было Жан-Полю так недвусмысленно разболтать, что он дезертировал из Легиона. Конечно, он говорил об этом с иронией, по-видимому, рассчитывая, что так проще уговорить ее переспать с Улофом. Но ему-то от этого не легче. А это искаженное ненавистью лицо и плевок в их сторону, когда она уходила! Кому он был предназначен, тому, кто щедро оплатил ее услуги, или ему, бесплатно ими воспользовавшемуся? Да, причин для беспокойства было хоть отбавляй. И наконец — этот ее рассказ об утонувшем шведе. Он попробовал сосредоточить свои мысли на этой истории и с удивлением отметил, что запомнил ее практически слово в слово, по крайней мере, что касается важных деталей. Она, кажется, говорила что-то по поводу того, что не собирается никому сообщать об этом. Да, точно. «Пойти в полицию,— при этом она рассмеялась, как будто мысль была абсолютно невероятной,— да ты что, спятил?… Когда я вижу полицейского, я стараюсь обходить его за квартал». Что ж, для него это как будто даже выгодно. Но весь вопрос в том, как сам он должен действовать теперь. Он знает, что его соотечественник был убит. Случайно ему стали известны некоторые детали. Утаить их — значило бы поступить трусливо и безответственно. Кроме того, сообщи он их кому следует, это может даже пойти ему на пользу.
Приняв окончательное решение, он не спеша доел яичницу, подозвал официанта и попросил счет. Затем, немного смущаясь, спросил, не осталось ли на кухне кофе, недопитого кем-нибудь из посетителей. Если мсье не возражает, он с удовольствием допьет,— все же лучше, чем выливать. Официант понимающе улыбнулся, подмигнул и сказал, что посмотрит, и уже через минуту перед Улофом появилась чашка свежего эспрессо. Он не торопясь выпил кофе, подошел к телефону, полистал телефонную книгу и нашел нужный номер. Подняв трубку, он нащупал в кармане франк, опустил его в щель и, дождавшись гудка, принялся набирать цифры.
Анна-Белла Сторм взяла трубку. Дама из секретариата сказала, что с ней хочет говорить некто, назвавшийся Улофом. Несколько мгновений она размышляла, однако так и не смогла угадать, кто бы это мог быть.
— Соедините,— сухо сказала она.
— Это Улоф Свенссон.— Голос был как будто знакомый, однако мог принадлежать кому угодно из тех десятков людей, с которыми она общалась каждый день. Прежде чем она успела попросить его представиться поточнее, он прибавил: — Легионер.— Наконец она узнала его.
— Мы пока еще не получили всех необходимых сведений,— сказала она.— Наберись терпения, мы о тебе не забыли.
— Благодарю.— В голосе его чувствовалась ирония.— Но сейчас речь не обо мне.— Он снова стал серьезен.— В Сене нашли утонувшего шведа. Вы ведь уже в курсе? — Он сделал на вопросе ударение. От предчувствия очередной неприятной новости у нее засосало под ложечкой.
— Да, в курсе.
— А знаете вы, что его убили?
От неожиданности у нее даже перехватило дыхание; вероятно, он это заметил.